Неточные совпадения
А так как пряжка в сорок с лишком верст для непривычных лошадей
была утомительна, то необходимость заставляла кормить на половине
дороги.
Итого восемьдесят копеек, и в крайнем случае рубль на ассигнации!] выгоднее
будет часа два-три посидеть у сестрицы, которая, конечно,
будет рада возобновлению родственных отношений и постарается удоволить
дорогую гостью.
Матушка, однако ж, поняла, что попала в ловушку и что ей не ускользнуть от подлых намеков в продолжение всех двух-трех часов, покуда
будут кормиться лошади. Поэтому она, еще не входя в комнаты, начала уже торопиться и приказала, чтоб лошадей не откладывали. Но тетенька и слышать не хотела о скором отъезде
дорогих родных.
— Признаться сказать, я и забыла про Наташку, — сказала она. — Не следовало бы девчонку баловать, ну да уж, для
дорогих гостей, так и
быть — пускай за племянничка Бога молит. Ах, трудно мне с ними, сестрица, справляться! Народ все сорванец — долго ли до греха!
Но так как, по тогдашнему времени, тут встречались неодолимые препятствия (Фомушка
был записан в мещане), то приходилось обеспечить
дорогого сердцу человека заемными письмами.
Наступила ростепель. Весна
была ранняя, а Святая — поздняя, в половине апреля. Солнце грело по-весеннему; на
дорогах появились лужи; вершины пригорков стали обнажаться; наконец прилетели скворцы и населили на конном дворе все скворешницы. И в доме сделалось светлее и веселее, словно и в законопаченные кругом комнаты заглянула весна. Так бы, кажется, и улетел далеко-далеко на волю!
Мы выехали из Малиновца около часа пополудни. До Москвы считалось сто тридцать пять верст (зимний путь сокращался верст на пятнадцать), и так как путешествие, по обыкновению, совершалось «на своих», то предстояло провести в
дороге не меньше двух дней с половиной. До первой станции (Гришково), тридцать верст, надо
было доехать засветло.
Рядом с нею, сквозь деревья, виднелась низина, по которой
была проложена столбовая
дорога.
Дорога, которая вела от монастырских ворот к церкви,
была пустынна.
Даже московско-петербургское шоссе казалось менее оживленным, нежели эта
дорога, которую я впоследствии,
будучи школьником, изучил почти шаг за шагом.
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил брат Степан, — теперь, брат, о полотках позабудь — баста! Вот они, пути провидения! Приехал
дорогой гость, а у нас полотки в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит в застольную! Не миновать, милый друг, и на Волгу за рыбой посылать, а рыбка-то кусается! Дед — он пожрать любит — это я знаю! И сам хорошо
ест, и другие чтоб хорошо
ели — вот у него как!
И вот, в половине июня (мы, дети, уж собрались в это время в деревню из заведений на каникулы), часу в седьмом вечера, на
дороге, ведущей в Москву, показалась из-за леса знакомая четвероместная коляска, а через несколько минут она
была уже у крыльца.
Но матушка уже догадалась, что Степка-балбес подслушивает. Дверь спальни с шумом отворилась; мы моментально исчезли, и Степан получил возмездие, впрочем, довольно умеренное, так как при
дорогой гостье настоящим образом драться
было совестно.
Но
дорога до Троицы ужасна, особливо если Масленица поздняя. Она представляет собой целое море ухабов, которые в оттепель до половины наполняются водой. Приходится ехать шагом, а так как путешествие совершается на своих лошадях, которых жалеют, то первую остановку делают в Больших Мытищах, отъехавши едва пятнадцать верст от Москвы. Такого же размера станции делаются и на следующий день, так что к Троице
поспевают только в пятницу около полудня, избитые, замученные.
Отец задумывался. «Словно вихрем все унесло! — мелькало у него в голове. — Спят
дорогие покойники на погосте под сению храма, ими воздвигнутого, даже памятников настоящих над могилами их не поставлено. Пройдет еще годков десять — и те крохотненькие пирамидки из кирпича, которые с самого начала
были наскоро сложены, разрушатся сами собой. Только Спас Милостивый и
будет охранять обнаженные могильные насыпи».
— Скатертью
дорога! — сказала матушка, — по крайности, на глазах не
будет, да и с господского хлеба долой!
Но всего
дороже в нем
было то, что, соблюдая господский интерес, он и за крестьян заступался.
Все, как один, снялись с места и устремились вперед, перебегая друг у друга
дорогу. Вокруг стола образовалась давка. В каких-нибудь полчаса вопрос
был решен. На хорах не ждали такой быстрой развязки, и с некоторыми дамами сделалось дурно.
— Вот ты мне говорил иногда, что я на браслеты да на фермуары деньги мотаю — ан и пригодились! — весело припоминала
дорогой Александра Гавриловна, — в чем бы мы теперь уехали, кабы их не
было?
Будут деньги,
будут. В конце октября санный путь уж установился, и Арсений Потапыч то и дело посматривает на
дорогу, ведущую к городу. Наконец приезжают один за другим прасолы, но цены пока дают невеселые. За четверть ржи двенадцать рублей, за четверть овса — восемь рублей ассигнациями. На первый раз, впрочем, образцовый хозяин решается продешевить, лишь бы дыры заткнуть. Продал четвертей по пятидесяти ржи и овса, да маслица, да яиц — вот он и с деньгами.
— Хорошо тогда жилось, весело. Всего, всего вдоволь
было, только птичьего молока недоставало. Чай
пили, кто как хотел: и с ромом, и с лимоном, и со сливками. Только, бывало, наливаешь да спрашиваешь: вы с чем? вы с чем? с лимоном? с ромом? И вдруг точно сорвалось… Даже попотчевать
дорогого гостя нечем!
Покуда они разговаривали, между стариками завязался вопрос о приданом. Калерия Степановна находилась в большом затруднении. У Милочки даже белья сносного не
было, да и подвенечное платье сшить
было не на что. А платье нужно шелковое,
дорогое — самое простое приличие этого требует. Она не раз намекала Валентину Осиповичу, что бывают случаи, когда женихи и т. д., но жених никаких намеков решительно не понимал. Наконец старики Бурмакины взяли на себя объясниться с ним.
На другой день около обеда Валентин Осипович перевез жену в другие номера. Новые номера находились в центре города, на Тверской, и
были достаточно чисты; зато за две крохотных комнатки приходилось платить втрое
дороже, чем у Сухаревой. Обед, по условию с хозяйкой,
был готов.
Да, она развилась. Все данные ей природой способности раскрылись вполне, и ничего другого ждать
было нечего. Но как быстро все объяснилось! как жестока судьба, которая разом сняла покровы с его
дорогих заблуждений, не давши ему даже возможности вдоволь налюбоваться ими! Ему и укрыться некуда. Везде, в самом отдаленном уголку дома, его настигнет нахальный смех панов Туровского, Бандуровского и Мазуровского.
Их
было в Словущенском две: Степанида Михайловна Слепушкина и Марья Марйвна Золотухина, и обе жили через
дорогу, друг против друга.
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых)
была — как только до убийства не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли оба брата в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся, другой — с другого. Идут задумавшись навстречу и не замечают друг друга. Как вдруг столкнулись. Смотрят друг дружке в глаза — он ли, не он ли? — никто не хочет первый
дорогу дать. Ну, и пошло тут у них, и пошло…
— Запрягают — это верно! — подтверждает Степан, — еще намеднись я слышал, как мать Алемпию приказывала: «В пятницу, говорит, вечером у престольного праздника в Лыкове
будем, а по
дороге к Боровковым обедать заедем».