Неточные совпадения
Отец был, по тогдашнему времени, порядочно образован; мать — круглая невежда; отец вовсе
не имел практического смысла и
любил разводить на бобах, мать, напротив того, необыкновенно цепко хваталась за деловую сторону жизни, никогда вслух
не загадывала, а действовала молча и наверняка; наконец, отец женился уже почти стариком и притом никогда
не обладал хорошим здоровьем, тогда как мать долгое время сохраняла свежесть, силу и красоту.
Анна Павловна
любит старосту; она знает, что он
не потатчик и что клюка в его руках
не бездействует.
Отец избегал разговоров об ней, но матушка, которая вообще
любила позлословить, называла ее
не иначе, как тиранкой и распутницей.
—
Не надо. Пусть трудится; Бог труды
любит. Скажите ему, поганцу, что от его нагаек у меня и до сих пор спину ломит. И
не сметь звать его барином. Какой он барин! Он — столяр Потапка, и больше ничего.
Все-таки там молодежь была посерее и посолиднее и
не уходила поголовно вразброд, а старики даже
любили землю; кроме своей, кортомили у сельчан их земельные участки и усердно работали.
Старого бурмистра матушка очень
любила: по мнению ее, это был единственный в Заболотье человек, на совесть которого можно было вполне положиться. Называла она его
не иначе как «Герасимушкой», никогда
не заставляла стоять перед собой и пила вместе с ним чай. Действительно, это был честный и бравый старик. В то время ему было уже за шестьдесят лет, и матушка
не шутя боялась, что вот-вот он умрет.
Все
любили друг друга и в особенности лелеяли Сашеньку, признавая ее хозяйкой
не только наравне с бабушкой, но даже, пожалуй, повыше.
Приехали мы в Гришково, когда уж солнце закатывалось, и остановились у старого Кузьмы, о котором я еще прежде от матушки слыхивал, как об умном и честном старике. Собственно говоря, он
не держал постоялого двора, а была у него изба чуть-чуть просторнее обыкновенной крестьянской, да особо от нее, через сенцы, была пристроена стряпущая. Вообще помещение было
не особенно приютное, но помещики нашего околотка, проезжая в Москву, всегда останавливались у Кузьмы и
любили его.
Она
не была особенно богомольна, но
любила торжественность монастырской службы, великолепие облачений и в особенности согласное, несколько заунывное пение, которым отличался монастырский хор.
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил брат Степан, — теперь, брат, о полотках позабудь — баста! Вот они, пути провидения! Приехал дорогой гость, а у нас полотки в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит в застольную!
Не миновать, милый друг, и на Волгу за рыбой посылать, а рыбка-то кусается! Дед — он пожрать
любит — это я знаю! И сам хорошо ест, и другие чтоб хорошо ели — вот у него как!
Словом сказать, малиновецкий дом оживился. Сенные девушки — и те ходили с веселыми лицами, в надежде, что при старом барине их
не будут томить работой. Одно горе: дедушка
любил полакомиться, а к приезду его еще
не будет ни ягод, ни фруктов спелых.
В начале шестого подают чай, и ежели время вёдреное, то дедушка пьет его на балконе. Гостиная выходит на запад, и старик
любит понежиться на солнышке. Но в сад он, сколько мне помнится, ни разу
не сходил и даже в экипаже
не прогуливался. Вообще сидел сиднем, как и в Москве.
— Другие
любят ужинать, — заговаривает отец, — а я так
не могу.
— Иди, иди, дочурка! — ободряет ее матушка, — здесь все добрые люди сидят,
не съедят! Федор Платоныч! дочка моя! Прошу
любить да жаловать!
Во-вторых, он знал, что матушка страстно
любит старшую дочь, и рассчитывал, что дело
не ограничится первоначально заявленным приданым и что он успеет постепенно выманить вдвое и втрое.
Она родилась в Малиновце и страстно
любила не только место своей родины, но и все относившееся к нему,
не исключая и господ.
И
не из-под плетки работали, а
любя…
Но возвращаюсь к миросозерцанию Аннушки. Я
не назову ее сознательной пропагандисткой, но поучать она
любила. Во время всякой еды в девичьей немолчно гудел ее голос, как будто она вознаграждала себя за то мертвое молчание, на которое была осуждена в боковушке. У матушки всегда раскипалось сердце, когда до слуха ее долетало это гудение, так что, даже
не различая явственно Аннушкиных речей, она уж угадывала их смысл.
Дворовые
любили его настолько, что
не завидовали сравнительно льготному житью, которым он пользовался.
По-видимому, она еще
любила мужа, но над этою привязанностью уже господствовало представление о добровольном закрепощении, силу которого она только теперь поняла, и мысль, что замужество ничего
не дало ей, кроме рабского ярма, до такой степени давила ее, что самая искренняя любовь легко могла уступить место равнодушию и даже ненависти.
Аннушка опасалась, как бы она
не извела мужа отравой или
не «испортила» его; но Павел отрицал возможность подобной развязки и
не принимал никаких мер к своему ограждению. Жизнь с ненавидящей женщиной, которую он продолжал
любить, до такой степени опостылела ему, что он и сам страстно желал покончить с собою.
Известны были, впрочем, два факта: во-первых, что в летописях малиновецкой усадьбы, достаточно-таки обильных сказаниями о последствиях тайных девичьих вожделений, никогда
не упоминалось имя Конона в качестве соучастника, и во-вторых, что за всем тем он, как я сказал выше,
любил, в праздничные дни, одевшись в суконную пару, заглянуть в девичью, и, стало быть, стремление к прекрасной половине человеческого рода
не совсем ему было чуждо.
Это добрая, покорная и ласковая девушка, которую
не только товарки, но и господские дети
любили.
—
Любить тебя буду, — шептала Матренка, присаживаясь к нему, — беречи буду. Ветру на тебя венуть
не дам, всякую твою вину на себя приму; что ни прикажешь, все исполню!
А матушка
любила, чтоб начальники, которым она доверяет, возражали ей (но, разумеется, чтоб возражали дельно, а
не лотошили зря), чтоб они имели глаза
не только спереди, но и с боков и сзади.
Он
не сторонник веселой работы;
любит, чтоб дело шло ходко и бойко, а для этого
не нужно разговоров, а требуется, напротив, чтоб все внимание рабочей силы обращено было на одну точку.
— Чем вас потчевать? — захлопотала вдова. — Мужчины, я знаю,
любят чай с ромом пить, а у нас, извините,
не то что рому, и чаю в заводе нет.
Не хотите ли молочка?
Неточные совпадения
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, —
люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы были немножко ниже ростом,
не правда ли?
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг?
любит этак распекать или нет?
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже
любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Хлестаков. По моему мнению, что нужно? Нужно только, чтобы тебя уважали,
любили искренне, —
не правда ли?
Не так ли, благодетели?» // — Так! — отвечали странники, // А про себя подумали: // «Колом сбивал их, что ли, ты // Молиться в барский дом?..» // «Зато, скажу
не хвастая, //
Любил меня мужик!