Неточные совпадения
Жизнь их течет, свободная и спокойная, в одних и
тех же рамках, сегодня как вчера, но
самое однообразие этих рамок не утомляет, потому что содержанием для них служит непрерывное душевное ликование.
Матушка волнуется, потому что в престольный праздник она чувствует себя бессильною. Сряду три дня идет по деревням гульба, в которой принимает деятельное участие
сам староста Федот. Он не является по вечерам за приказаниями, хотя матушка машинально всякий день спрашивает, пришел ли Федотка-пьяница, и всякий раз получает один и
тот же ответ, что староста «не годится». А между
тем овсы еще наполовину не сжатые в поле стоят,
того гляди, сыпаться начнут, сенокос тоже не весь убран…
Потом пьют чай
сами господа (а в
том числе и тетеньки, которым в другие дни посылают чай «на верх»), и в это
же время детей наделяют деньгами: матушка каждому дает по гривеннику, тетеньки — по светленькому пятачку.
— Крутеньки таки вы, Николай Абрамыч:
то же бы
самое да на другой манер… келейно бы…
Между
тем дедушка, наскоро поевши, уже посматривает на ломберный стол. Игра возобновляется и
тем же порядком длится до
самого обеда, который подают, сообразуясь с привычками старика, ровно в двенадцать часов.
С этими словами она выбежала из девичьей и нажаловалась матушке. Произошел целый погром. Матушка требовала, чтоб Аннушку немедленно услали в Уголок, и даже грозилась отправить туда
же самих тетенек-сестриц. Но благодаря вмешательству отца дело кончилось криком и угрозами. Он тоже не похвалил Аннушку, но ограничился
тем, что поставил ее в столовой во время обеда на колени. Сверх
того, целый месяц ее «за наказание» не пускали в девичью и носили пищу наверх.
Распоряжения
самые суровые следовали одни за другими, и одни
же за другими немедленно отменялись. В сущности, матушка была не злонравна, но бесконтрольная помещичья власть приучила ее сыпать угрозами и в
то же время притупила в ней способность предусматривать, какие последствия могут иметь эти угрозы. Поэтому, встретившись с таким своеобразным сопротивлением, она совсем растерялась.
Само собою разумеется, что Ивану в конце концов все-таки засыпали, но матушка
тем не менее решила до времени с Ванькой-Каином в разговоры не вступать, и как только полевые работы дадут сколько-нибудь досуга, так сейчас
же отправить его в рекрутское присутствие.
Конечно, постоянно иметь перед глазами «олуха» было своего рода божеским наказанием; но так как все кругом так жили, все такими
же олухами были окружены,
то приходилось мириться с этим фактом. Все одно: хоть ты ему говори, хоть нет, — ни слова, ни даже наказания, ничто не подействует, и олух,
сам того не понимая, поставит-таки на своем. Хорошо, хоть вина не пьет — и за
то спасибо.
Но прошла неделя, прошла другая — Конон молчал. Очевидно, намерение жениться явилось в нем плодом
той же путаницы, которая постоянно бродила в его голове. В короткое время эта путаница настолько уже улеглась, что он и
сам не помнил, точно ли он собирался жениться или видел это только во сне. По-прежнему продолжал он двигаться из лакейской в буфет и обратно, не выказывая при этом даже тени неудовольствия. Это нелепое спокойствие до
того заинтересовало матушку, что она решилась возобновить прерванную беседу.
Ермолай был такой
же бессознательно развращенный человек, как и большинство дворовых мужчин; стало быть, другого и ждать от него было нельзя. В Малиновце он появлялся редко, когда его работа требовалась по дому, а большую часть года ходил по оброку в Москве. Скука деревенской жизни была до
того невыносима для московского лодыря, что потребность развлечения возникала
сама собой. И он отыскивал эти развлечения, где мог, не справляясь, какие последствия может привести за собой удовлетворение его прихоти.
Как бы
то ни было, но вино поддерживало в нем жизнь и в
то же время приносило за собой забвение жизни. Я не утверждаю, что он сознательно добивался забытья, но оно приходило
само собой, а это только и было нужно.
Покуда производились описи да оценки, Струнниковы припрятали кой-какие ценности, без шума переправили их в Москву, а вслед за
тем и
сами туда
же уехали.
— И
то сказка. Да ничего, привыкли. Поначалу, действительно, совестно было… Ну, да ведь не в нигилисты
же, в
самом деле, идти!
Повторяется
тот же процесс доения коров, что и утром, с
тою лишь разницею, что при нем присутствует
сам хозяин. Филанида Протасьевна тщательно записывает удой и приказывает налить несколько больших кружек парного молока на ужин.
Но, кроме
того, ежели верить в новоявленные фантазии,
то придется веру в Святое писание оставить. А в Писании именно сказано: рабы! господам повинуйтесь! И у Авраама, и у прочих патриархов были рабы, а они сумели
же угодить Богу. Неужто, в
самом деле, ради пустой похвальбы дозволительно и веру нарушить, и заветы отцов на поруганье отдать? Для чего? для
того, чтоб стремглав кинуться в зияющую пучину, в которой все темно, все неизвестно?
Формула эта свидетельствовала, что
самая глубокая восторженность не может настолько удовлетвориться исключительно своим собственным содержанием, чтобы не чувствовать потребности в прикосновении к действительности, и в
то же время она служила как бы объяснением, почему люди, внутренне чуждающиеся известного жизненного строя, могут, не протестуя, жить в нем.
Несмотря на недостатки, она, однако ж, не запиралась от гостей, так что от времени до времени к ней наезжали соседи. Угощенье подавалось такое
же, как и у всех, свое, некупленное; только ночлега в своем тесном помещении она предложить не могла. Но так как в Словущенском существовало около десяти дворянских гнезд, и в
том числе усадьба
самого предводителя,
то запоздавшие гости обыкновенно размещались на ночь у соседних помещиков, да кстати и следующий день проводили у них
же.
Собирались раза два-три в зиму и в Малиновце, и я должен сказать правду, что в этих случаях матушка изменяла своим экономическим соображениям и устраивала праздники на славу. Да и нельзя было иначе. Дом был громадный, помещения для всех вдоволь, запасов — тоже. Притом
же сами всюду ездили и веселились — стыдно было бы и соседям не отплатить
тем же.
Я отвечал, что много есть людей, говорящих
то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво:
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что
же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет
же внутреннего распоряжения и
того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так
самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Городничий. А когда
же,
то есть… вы изволили
сами намекнуть насчет, кажется, свадьбы?
Аммос Федорович. В одно слово! я
сам то же думал.
Но происшествие это было важно в
том отношении, что если прежде у Грустилова еще были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия,
то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером
того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создал в уездном училище.
Сам же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".