Неточные совпадения
Но теперь мы с тем именно и собрались, чтобы начать годить, не рассуждая, не вдаваясь в исследования, почему и
как, а просто-напросто плыть по течению до тех пор, пока Алексей Степаныч не снимет с нас клятвы и не
скажет: теперь — валяй по всем по трем!
— Ну, да, я. Но
как все это было юно! незрело!
Какое мне дело до того, кто муку производит,
как производит и пр.! Я ем калачи — и больше ничего! мне кажется, теперь — хоть озолоти меня, я в другой раз этакой глупости не
скажу!
Мы шли молча,
как бы подавленные бакалейными запахами, которыми, казалось, даже складки наших пальто внезапно пропахли. Не обратив внимания ни на памятники Барклаю де-Толли и Кутузову, ни на ресторан Доминика, в дверях которого толпились какие-то полинялые личности, ни на обе Морские, с веселыми приютами Бореля и Таити, мы достигли Адмиралтейской площади, и тут я вновь почувствовал необходимость
сказать несколько прочувствованных слов.
— А что, брат, годить-то, пожалуй, совсем не так трудно,
как это с первого взгляда казалось? —
сказал мне на прощание Глумов.
Действительно, все мысли и чувства во мне до того угомонились, так
сказать, дисциплинировались, что в эту ночь я даже не ворочался на постели.
Как лег, так сейчас же почувствовал, что голова моя налилась свинцом и помертвела.
Какая разница с тем, что происходило в эти же самые часы вчера!
— Вудка буде непременно, —
сказал он нам, — може и не така гарна,
как в тым месте, где моя родина есть, но все же буде. Петь вас, може, и не заставят, но мысли, наверное, испытывать будут и для того философический разговор заведут. А после, може, и танцевать прикажут, бо у Ивана Тимофеича дочка есть… от-то слична девица!
— По этикету-то ихнему следовало бы в ворованном фраке ехать, —
сказал он мне, — но так
как мы с тобой до воровства еще не дошли (это предполагалось впоследствии,
как окончательный шаг для увенчания здания), то на первый раз не взыщут, что и в ломбардной одеже пришли!
Как бы то ни было, но находчивость Глумова всех привела в восхищение. Сами поимщики добродушно ей аплодировали, а Иван Тимофеич был до того доволен, что благосклонно потрепал Глумова по плечу и
сказал...
Наконец составились и танцы. Один из червонных валетов сел за фортепьяно и прелюдировал кадриль. Но в ту самую минуту,
как я становился в пару с хозяйскою дочерью, на пожарном дворе забили тревогу, и гостеприимный хозяин
сказал...
— Теперь — о прошлом и речи нет! все забыто! Пардон — общий (говоря это, Иван Тимофеич даже руки простер наподобие того
как делывал когда-то в «Ernani» Грациани, произнося знаменитое «perdono tutti!» [прощаю всех!])! Теперь вы все равно что вновь родились — вот
какой на вас теперь взгляд! А впрочем, заболтался я с вами, друзья! Прощайте, и будьте без сумненья! Коли я
сказал: пардон! значит, можете смело надеяться!
Последние слова Иван Тимофеич
сказал уже в передней, и мы не успели опомниться,
как он сделал нам ручкой и скрылся за дверью.
— А я так думаю, что он просто,
как чадолюбивый отец, хочет одному из нас предложить руку и сердце своей дочери, —
сказал я.
— Да
как тебе
сказать? — на донышке!
Но Кшепшицюльский понес в ответ сущую околесицу, так что я только тут понял,
как неприятно иметь дело с людьми, о которых никогда нельзя
сказать наверное, лгут они или нет.
— Так вот, есть у меня приятель… словом
сказать, Парамонов купец… И есть у него… Вы
как насчет фиктивного брака?.. одобряете? — вдруг выпалил он мне в упор.
— Вот именно так: ежели! Сам по себе этот фиктивный брак — поругание, но «ежели»… По обстоятельствам, мой друг, и закону премена бывает!
как изволит выражаться наш господин частный пристав. Вы что?
сказать что-нибудь хотите?
Я не
скажу, чтоб Балалайкин был немыт, или нечесан, или являл признаки внешних повреждений, но бывают такие физиономии, которые —
как ни умывай, ни холь, а все кажется, что настоящее их место не тут, где вы их видите, а в доме терпимости.
Какая цена состоится на торгах — этого мы, конечно, определить не можем, но едва ли ошибемся,
сказав, что она должна удвоиться.
— Вы правый —
сказал он, наконец, с какою-то особенною искренностью пожимая мне руку, — и хотя мы не привыкли выслушивать правду, но я должен сознаться, что иногда она не бесполезна и для нас. Благодарю! Я давно не проводил время с такой пользой,
как сегодня утром!
— Воля твоя, —
сказал я Глумову, — а я ни под
каким видом на"штучке"купца Парамонова не женюсь. И, в крайнем случае, укажу на тебя,
как на более достойного.
— И то
сказать, трудно в ихнем сословии без греха прожить! Цельный день по кухням да по лавкам шляются, то видят, другое видят —
как тут себя уберечи!
Теперь же
скажу, что супружество, в том виде, в
каком я оным пользуюсь, налагает на меня лишь очень нелегкие обязанности, а прав не дает.
— Нет, зазевались. Помилуйте! броненосцев пропускает, а наша лодка… представьте себе, ореховая скорлупа — вот
какая у нас была лодка! И вдобавок поминутно открывается течь! А впрочем, я тогда воспользовался, поездил-таки по Европе! В Женеве был — часы купил, а потом проехал в Париж — такую, я вам
скажу, коллекцию фотографических карточек приобрел — пальчики оближете!
— Ah, mais entendons-nous! [Ах, но мы договоримся!] Я, действительно, сведеньице для него выведал, но он через это самое сведеньице сраженье потерял — помните, в том ущелий,
как бишь его?.. Нет, господа! я ведь в этих делах осторожен! А он мне между прочим презент! Однако я его и тогда предупреждал. Ну, куда ты, говорю, лезешь,
скажи на милость! ведь если ты проиграешь сражение — тебя турки судить будут, а если выиграешь — образованная Европа судить будет! Подавай-ка лучше в отставку!
—
Скажите, Балалайкин,
как вам приходится покойный Репетилов? — спросил я, чтобы как-нибудь разредить атмосферу лганья.
Словом
сказать, в моем роде все шло обыкновенным генеалогическим порядком,
как и у всех вообще Гадюков,"от хладных финских скал до пламенной Колхиды".
Только всего промеж нас и было. Осмотрела она меня — кажется, довольна осталась; и я ее осмотрел: вижу, хоть и в летах особа, однако важных изъянов нет. Глаз у ней правый вытек — педагогический случай с одним"гостем"вышел — так ведь для меня не глаза нужны! Пришел я домой и думаю: не чаял, не гадал, а
какой, можно
сказать, оборот!
Обвенчались, приезжаем из церкви домой, и вдруг встречает нас…"молодой человек"! В халате,
как был, одна щека выбрита, другая — в мыле; словом
сказать, даже прибрать себя, подлец, не захотел!
— Итак, господа, —
сказал он, — все вопросы, подлежавшие нашему обсуждению, благополучно решены. Вот занятия, которые предстоят нам в ближайшем будущем. Во-первых, мы обязываемся женить Балалайкина, при живой жене, на"штучке"купца Парамонова (одобрение на всех скамьях). Во-вторых, мы имеем окрестить жида; в-третьих,
как это ни прискорбно, но без подлога нам обойтись нельзя…
Дежурный подчасок
сказал нам, что Иван Тимофеич занят в"комиссии", которая в эту минуту заседала у него в кабинете. Но так
как мы были люди свои, то не только были немедленно приняты, но даже получили приглашение участвовать в трудах.
— То, да не то. В сущности-то оно, конечно, так, да
как ты прямо-то это выскажешь? Нельзя, мой друг, прямо
сказать — перед иностранцами нехорошо будет — обстановочку надо придумать. Кругленько эту мысль выразить. Чтобы и ослушник знал, что его по голове не погладят, да и принуждения чтобы заметно не было. Чтобы, значит, без приказов, а так, будто всякий сам от себя благопристойность соблюдает.
— Нельзя-с;
как бы потом не вышло чего: за справку-то ведь мы же отвечаем. Да и вообще
скажу: вряд ли иностранная благопристойность для нас обязательным примером служить может. Россия, по обширности своей, и сама другим урок преподать может. И преподает-с.
Как вы
скажете: от себя ему эта мысль пришла или от предопределения?
— Не желай, —
сказал он, — во-первых, только тот человек истинно счастлив, который умеет довольствоваться скромною участью, предоставленною ему провидением, а во-вторых, нелегко, мой друг, из золотарей вышедши, на высотах балансировать! Хорошо,
как у тебя настолько характера есть, чтоб не возгордиться и не превознестись, но горе, ежели ты хотя на минуту позабудешь о своем недавнем золотарстве! Волшебство, которое тебя вознесло, — оно же и низвергнет тебя! Иван Иваныч, правду я говорю?
Прибыл в департамент новый генерал и
как был насчет статского советника предупрежден, то призвал его пред лицо свое и
сказал: предместник мой дал тебе раны, аз же дам ти скорпионы.
— Это так точно, — согласился с Глумовым и Очищенный, — хотя у нас трагедий и довольно бывает, но так
как они, по большей части, скоропостижный характер имеют, оттого и на акты делить их затруднительно. А притом позвольте еще доложить:
как мы, можно
сказать, с малолетства промежду скоропостижных трагедиев ходим, то со временем так привыкаем к ним, что хоть и видим трагедию, а в мыслях думаем, что это просто"такая жизнь".
— Помилуйте! —
сказал он, наконец, — кругом, можно
сказать, тетерева сидят —
как тут пользы не получить! Вот хоть бы господин Юханцев…
—
Как видите, друзья! Живу и не ропщу, хотя, с другой стороны, не могу не
сказать, что нынче против прежнего — куда сделалось труднее.
— Нельзя
сказать, чтоб в хорошем месте, — объяснил Иван Тимофеич, — такую чепуху городили, что вспомнить совестно. А теперь — так поправились,
как дай бог всякому!
Глумов уехал вместе с Молодкиным, а я, в виде аманата, остался у Фаинушки. Разговор не вязался, хотя Иван Тимофеич и старался оживить его, объявив, что"так нынче ягода дешева, так дешева — кому и вредно, и те едят! а вот грибов совсем не видать!". Но только что было меняло начал в ответ:"грибки, да ежели в сметанке",
как внутри у Перекусихина 2-го произошел такой переполох, что всем показалось, что в соседней комнате заводят орган. А невеста до того перепугалась, что инстинктивно поднялась с места,
сказав...
—
Как вам
сказать… Намеднись,
как ездил к зулусам, одних прогонов на сто тысяч верст, взад и вперед, получил. На осьмнадцать лошадей по три копейки на каждую — сочтите, сколько денег-то будет? На станциях между тем ямщики и прогонов не хотят получать, а только"ура"кричат… А потом еще суточные по положению, да подъемные, да к родственникам по дороге заехать…
Но, нужно
сказать правду, овальность эта более приличествовала метрдотелю, нежели полководцу, потому что последний,
как там ни говори, все-таки должен быть готов во всякое время проливать кровь.
— Да
как вам
сказать… Что боевая сила у нас в исправности — это верно; и оружие есть… средственное, но есть — допустим и это; и даже порох найдется, коли поискать… Но чего нет, так нет — это полководцев-с! нет, нет и нет!
— Ах, голуби, голуби! —
сказал он, — и
как это вы говорите: денег нет — разве можно этому быть! Есть они, деньги, только ищут их не там, где они спрятаны!
Как я поступлю в виду этих настояний? стану ли просить об отсрочке? Но ведь это именно и будет"виляние хвостам".
Скажу ли прямо, что не могу примкнуть к суматохе, потому что считаю ее самою несостоятельною формою общежития? Но ведь суматоха никогда не признает себя таковою, а присвоивает себе наименование"порядка". — Кто говорит вам о суматохе? — ответят мне, — ему о порядке напоминают, к защите порядка его призывают, а он"суматоху"приплел"хорош гусь!
Я сидел, углубившись в чтение календаря,
как вдруг передо мной, словно из-под земли, вырос неизвестный мужчина (надо
сказать, что с тех пор,
как произошло мое вступление на путь благонамеренности, я держу двери своей квартиры открытыми, чтоб"гость"прямо мог войти в мой кабинет и убедиться в моей невинности).
И все это только для того, чтоб в квартале об вас
сказали:"
Какой же это опасный человек! это самый обыкновенный шалопай!"Ну, сообразно ли это с чем-нибудь?
Это было сказано так мило,
как будто она приглашала меня перейти из кабинета в гостиную. Очень даже возможно, что она именно так и смотрела на свою миссию, потому что, когда я высказал ей это предположение, она нимало не удивилась и
сказала...
Он волновался и беспокоился, хотя не мог
сказать, об чем. По-видимому, что-то было для него ясно, только он не понимал, что именно. Оттого он и повторял так настойчиво: нельзя-с! Еще родители его это слово повторяли, и так
как для них, действительно, было все ясно, то он думал, что и ему, если он будет одно и то же слово долбить, когда-нибудь будет ясно. Но когда он увидел, что я он ничего не понимает, и я ничего не понимаю, то решился,
как говорится,"положить мне в рот".
Весь день я раздумывал,
каким образом я выполню принятые обязательства, или, лучше
сказать,
каким способом уклонюсь от их выполнения.