Неточные совпадения
— Некогда, мой друг, объяснять — в департамент спешу! Да и не объяснишь ведь
тому, кто понимать не хочет. Мы — русские; мы эти вещи сразу должны понимать. Впрочем, я свое
дело сделал, предупредил, а последуете ли моему совету или не последуете, это уж вы сами…
— Ну, да, я. Но как все это было юно! незрело! Какое мне
дело до
того, кто муку производит, как производит и пр.! Я ем калачи — и больше ничего! мне кажется, теперь — хоть озолоти меня, я в другой раз этакой глупости не скажу!
Я повторил эти замечательные слова, а Глумов вполне одобрил их. Затем мы бросили прощальный взгляд на здание сената, в котором некогда говорил правду Яков Долгорукий, и так как программа гулянья на нынешний
день была уже исчерпана и нас порядком-таки одолевала усталость,
то мы сели в вагон конно-железной дороги и благополучно проследовали в нем до Литейной.
— То-то «иногда-всегда»! за эти
дела за шиворот, да в шею! При мне с Загорецким такой случай был — помню!
С
тех пор мы совсем утеряли из вида семейство Молчалиных и, взамен
того, с каждым
днем все больше и больше прилеплялись к сыщику, который льстил нам, уверяя, что в настоящее время, в видах политического равновесия, именно только такие люди и требуются, которые умели бы глазами хлопать и губами жевать.
Хвастался, что служит в квартале только временно, покуда в сенате решается процесс его по имению; что хотя его и называют сыщиком, но, собственно говоря, должность его дипломатическая, и потому следовало бы называть его «дипломатом такого-то квартала»; уверял, что в 1863 году бегал «до лясу», но что, впрочем, всегда был на стороне правого
дела, и что даже предки его постоянно держали на сеймах руку России («як же иначе може
то быть!»).
И когда однажды наш друг-сыщик объявил, что не дальше как в
тот же
день утром некто Иван Тимофеич (очевидно, влиятельное в квартале лицо) выразился об нас: я каждый
день бога молю, чтоб и все прочие обыватели у меня такие же благонамеренные были! и что весьма легко может случиться, что мы будем приглашены в квартал на чашку чая, —
то мы целый
день выступали такою гордою поступью, как будто нам на смотру по целковому на водку дали.
— Хорошо. А начальство между
тем беспокоится. Туда-сюда — везде мерзость. Даже тайные советники — и
те нынче под сумнением состоят! Ни
днем, ни ночью минуты покоя нет никогда! Сравните теперича, как прежде квартальный жил и как он нынче живет! Прежде только одна у нас и была болячка — пожары! да и
те как-нибудь… А нынче!
И он так мило покачал головой, что нам самим сделалось весело, какие мы, в самом
деле, хитрые! В гости не ходим, к себе никого не принимаем, а между
тем… поди-ка, попробуй зазеваться с этакими головорезами.
— Да, да, да, — продолжал он суетливо, — давно уж это
дело у меня на душе, давно сбираюсь… Еще в
то время, когда вы предосудительными
делами занимались, еще тогда… Давно уж я подходящего человека для этого
дела подыскиваю!
— Да нет же, стой! А мы только что об тебе говорили,
то есть не говорили, а чувствовали: кого, бишь, это недостает? Ан ты… вот он он! Слушай же: ведь и у меня до тебя
дело есть.
— А вот как. У нас на практике выработалось такое правило: ежели
дело верное,
то брать десять процентов с цены иска, а ежели
дело рискованное. —
то по соглашению.
Несколько минут Иван Тимофеич стоял как опаленный. Что касается до меня,
то я просто был близок к отчаянию, ибо, за несообразностью речей Балалайкина,
дело, очевидно, должно было вновь обрушиться на меня. Но именно это отчаяние удесятерило мои силы, сообщило моему языку красноречие почти адвокатское, а мысли — убедительность, которою она едва ли когда-нибудь обладала.
— Диви бы за
дело, а
то… другой бы даже за удовольствие счел…
Верьте, что, несмотря на свой шик, он с каждой минутой все больше и больше погружается в
тот омут, на
дне которого лежит Тарасовка.
— Понимаете ли вы теперь, какие у него
дела? — продолжал я, — и как ему нужно, до зарезу нужно, чтоб на помощь ему явился какой-нибудь крупный гешефт, вроде, например,
того который представляет затея купца Парамонова?
Волей-неволей, но пришлось согласиться с Глумовым. Немедленно начертали мы план кампании и на другой же
день приступили к его выполнению,
то есть отправились в Кузьмине. Однако ж и тут полученные на первых порах сведения были такого рода, что никакого практического результата извлечь из них было невозможно. А именно, оказалось...
— И
то сказать, трудно в ихнем сословии без греха прожить! Цельный
день по кухням да по лавкам шляются,
то видят, другое видят — как тут себя уберечи!
Через несколько
дней, часу в двенадцатом утра, мы отправились в Фонарный переулок, и так как дом Зондермана был нам знаком с юных лет,
то отыскать квартиру Балалайкина не составило никакого труда. Признаюсь, сердце мое сильно дрогнуло, когда мы подошли к двери, на которой была прибита дощечка с надписью: Balalaikine, avocat. Увы! в былое время тут жила Дарья Семеновна Кубарева (в просторечии Кубариха) с шестью молоденькими и прехорошенькими воспитанницами, которые называли ее мамашей.
Тем не менее этот рояль так обрадовал меня, что я подбежал к нему, и если б не удержал меня Глумов,
то, наверное, сыграл бы первую фигуру кадрили на мотив"чижик! чижик! где ты был?", которая в
дни моей молодости так часто оглашала эти стены.
— Жалованья я получаю двадцать пять рублей в месяц, — продолжал он после краткого отдыха. — Не спорю: жалованье хорошее! но ежели принять во внимание: 1) что, по воспитанию моему, я получил потребности обширные; 2) что съестные припасы с каждым
днем делаются дороже и дороже, так что рюмка очищенной стоит ныне десять копеек, вместо прежних пяти, —
то и выходит, что о бифштексах да об котлетках мне и в помышлении держать невозможно!
— К
тому же, я сластолюбив, — продолжал он. — Я люблю мармелад, чернослив, изюм, и хотя входил в переговоры с купцом Елисеевым, дабы разрешено было мне бесплатно входить в его магазины и пробовать, но получил решительный отказ; купец же Смуров, вследствие подобных же переговоров, разрешил выдавать мне в
день по одному поврежденному яблоку. Стало быть, и этого, по-вашему, милостивый государь, разумению, для меня достаточно? — вдруг обратился он ко мне.
— В том-то и
дело, что нет, милостивый государь! Увы! готовность получать оскорбления с каждым
днем все больше и больше увеличивается, а предложение оскорблений, напротив
того, в такой же пропорции уменьшается!
— Это тяжелая и скорбная история, которую я, впрочем, охотно рассказываю всякому, кто предлагает мне серьезное угощение. И если вы желаете назначить мне
день и час в"Старом Пекине"или в гостинице"Москва",
то я — готов!
— Рекомендую! — пригласил нас Балалайкин, — вот эта икра презентована мне Вьюшиным за поздравление его с
днем ангела, а этот балык прислан прямо из Кокана бывшим мятежным ханом Наср-Эддином за
то, что я подыскал ему невесту. Хотите, я прочту вам его рескрипт?
— Ah, mais entendons-nous! [Ах, но мы договоримся!] Я, действительно, сведеньице для него выведал, но он через это самое сведеньице сраженье потерял — помните, в
том ущелий, как бишь его?.. Нет, господа! я ведь в этих
делах осторожен! А он мне между прочим презент! Однако я его и тогда предупреждал. Ну, куда ты, говорю, лезешь, скажи на милость! ведь если ты проиграешь сражение — тебя турки судить будут, а если выиграешь — образованная Европа судить будет! Подавай-ка лучше в отставку!
То было время всеобщей экзальтации, и начальство квартала было сильно озабочено потрясением основ, происшедшим по случаю февральской революции. Но где же было удобнее наблюдать за настроением умов, как не в танцклассах? И кто же мог быть в этом
деле более компетентным судьей, как не тапер?
Но этим мои злоключения не ограничились. Вскоре после
того на меня обратила внимание Матрена Ивановна. Я знал ее очень давно — она в свое время была соперницей Дарьи Семеновны по педагогической части — знал за женщину почтенную, удалившуюся от
дел с хорошим капиталом и с твердым намерением открыть гласную кассу ссуд. И вдруг, эта самая женщина начинает заговаривать… скажите, кто же своему благополучию не рад!
С
тех пор"молодой человек"неотлучно
разделяет наше супружеское счастие. Он проводит время в праздности и обнаруживает склонность к галантерейным вещам. Покуда он сидит дома, Матрена Ивановна обходится со мной хорошо и снисходит к закладчикам. Но по временам он пропадает недели на две и на три и непременно уносит при этом енотовую шубу. Тогда Матрена Ивановна выгоняет меня на розыски и не впускает в квартиру до
тех пор, пока"молодого человека"не приведут из участка… конечно, без шубы.
— А ежели, по обстоятельствам ваших
дел, потребуются для вас лжесвидетели,
то вы во всякое время найдете их здесь… и безвозмездно! — с своей стороны свеликодушничал Балалайкин.
— То-то вот и есть, что в
то время умеючи радовались: порадуются благородным манером — и перестанут! А ведь мы как радуемся! и
день и ночь! и
день и ночь! и дома и в гостях, и в трактирах, и словесно и печатно! только и слов: слава богу! дожили! Ну, и нагнали своими радостями страху на весь квартал!
— Балалайкин! — сказал я, — ничего не видя, вы уже заговариваете о суде! Извините меня, но это чисто адвокатская манера. Во-первых,
дело может обойтись и без суда, а во-вторых, если б даже и возникло впоследствии какое-нибудь недоразумение,
то можно собственно на этот случай выговорить… ну, например, пятьсот рублей.
Эта благотворная диверсия разом решила
дело в нашу пользу; Балалайкин сейчас же сдался на капитуляцию, выговорив, впрочем, в свою пользу шестьсот рублей, которые противная сторона обязывалась выдать в
том случае, ежели возникнет судебное разбирательство.
Что же касается до поговорок,
то иногда они и совсем в нашем
деле не пригодны.
Состоял я в
то время под следствием, по
делу о злоупотреблении помещичьей власти, и приехал в губернию хлопотать.
"Вот, говорит, велят на провидение надеяться, а где оно?"Увидели тогда, что дело-то выходит серьезное, и без потери времени прислали в
тот департамент третьего начальника.
Напротив
того, трагедия никаких околичностей не терпит, а прямо требует
дела.
— Это так точно, — согласился с Глумовым и Очищенный, — хотя у нас трагедий и довольно бывает, но так как они, по большей части, скоропостижный характер имеют, оттого и на акты
делить их затруднительно. А притом позвольте еще доложить: как мы, можно сказать, с малолетства промежду скоропостижных трагедиев ходим,
то со временем так привыкаем к ним, что хоть и видим трагедию, а в мыслях думаем, что это просто"такая жизнь".
— А я-с — во время пожара на дворе в корзинке найден был. И так как пожар произошел 2-го мая, в
день Афанасия Великого,
то покойный частный пристав, Семен Иваныч, и назвал меня, в честь святого — Афанасием, а в свою честь — Семенычем. Обо мне даже
дело в консистории было: следует ли, значит, меня крестить? однако решили: не следует. Так что я доподлинно и не знаю, крещеный ли я.
— Было раз — это точно. Спас я однажды барышню, из огня вытащил, только, должно быть, не остерегся при этом. Прихожу это на другой
день к ним в дом, приказываю доложить, что, мол,
тот самый человек явился, — и что же-с! оне мне с лрислугой десять рублей выслали.
Тем мой роман и кончился.
Хозяева — с трудом могут продышать скопившиеся внутри храпы; кучер — от сытости не отличает правую руку от левой; дворник — стоит с метлой у ворот и брюхо об косяк чешет, кухарка —
то и
дело робят родит, а лошади, раскормленные, словно доменные печи, как угорелые выскакивают из каретного сарая, с полною готовностью вонзить дышло в любую крепостную стену.
— Нет, я вам доложу, — отозвался Перекусихин 1-й, — у нас, как я на службе состоял, один отставной фельдъегерь такой проект подал: чтобы весь город на отряды
разделить. Что ни дом,
то отряд, со старшим дворником во главе. А, кроме
того, еще летучие отряды… вроде как воспособление!
— Ах, голуби, голуби! — вздохнул он, — все-то вы отягощаетесь! все-то придумываете, как бы для нас лучше, да как бы удобнее… Легко ли
дело из пушек палить, а вы и
того нестрашитесь, лишь бы польза была!
— Чеканить не чеканят, а так делают. Ест, например, Сетивайо крокодила, маленькую косточку выплюнет — рубль серебра! побольше косточку — пять, десять рублей, а ежели кость этак вершков в десять выдастся — прямо сто рублей. А министры
тем временем таким же порядком разменную монету делают. Иной раз как присядут, так в один
день миллиончик и подарят.
впуталось в их взаимные пререкания, поощряло, прижимало, соболезновало, предостерегало. А «партии», видя это косвенное признание их существования, ожесточались все больше и больше, и теперь
дело дошло до
того, что угроза каторгой есть самое обыкновенное мерило, с помощью которого одна «партия» оценивает мнения и действия другой.
Я никак не предполагал, чтоб дезертирство Глумова могло произвести такую пустоту в моем жизненном обиходе. А между
тем, случайно или неслучайно, с его изчезновением все мои новые друзья словно сгинули. Три
дня сряду я не слышал никаких слов, кроме краткого приглашения: кушать подано! Даже паспорта ни разу не спросили, что уже ясно свидетельствовало, что я нахожусь на самом
дне реки забвения.
Понятно, как я обрадовался, когда на другой
день утром пришел ко мне Глумов. Он был весел и весь сиял, хотя лицо его несколько побледнело и нос обострился. Очевидно, он прибежал с намерением рассказать мне эпопею своей любви, но я на первых же словах прервал его. Не нынче завтра Выжлятников мог дать мне второе предостережение, а старик и девушка, наверное, уже сию минуту поджидают меня. Что же касается до племянника,
то он, конечно, уж доставил куда следует статистический материал. Как теперь быть?
Когда же успокоился,
то просил об одном: чтобы предположенное по штату жалованье начать производить ему, не дожидаясь открытия университета, а теперь же, со
дня объявления ему радости.
Тем не менее эпизод этот случился весьма кстати, потому что сразу решил
дело в пользу ассигнационного рубля.
Но когда
дело дошло до
раздела акций, мы постепенно до
того ожесточились, что все вопросы опять всплыли наружу.