— Ого… труд весьма почтенный, судя по объему! — мягко и ласково проговорил Василий Федорович, взявши рукопись. — Вы хотите, чтобы я послал адмиралу?.. Не лучше ли вам самому представить при свидании. Я думаю, мы скоро
увидим адмирала или, по крайней мере, узнаем, где он… Завтра придет почтовый пароход из Го-Конга и, вероятно, привезет известия… Лучше сами передайте адмиралу свою работу. Он, наверное, заставит вас ему и прочесть.
Неточные совпадения
— Ну, что же… Я пока ничего не
вижу… Не мямли! — нетерпеливо сказал маленький
адмирал.
— И хоть бы что, — продолжал Бастрюков, — Егорка только приходил в большую отчаянность… Наконец, братцы вы мои,
видит Барабанов, что нет с Кирюшкиным никакого сладу и что допорет он его до смерти, пожалуй, еще в ответе будет, —
адмирал у нас на эскадре законный человек был, — пошел к капитану и докладывает: «Так мол, и так. Никак не могу я этого мерзавца исправить; дозвольте, говорит, по форме арестантом сделать, потому, говорит, совсем беспардонный человек»…
— Есть-таки и во флоте такие мамзели-с, — говорил иногда ворчливо Степан Ильич, прибавляя к словам «ерсы». — Маменька там адмиральша-с, бабушка княгиня-с, так он и думает, что он мамзель-с и ему всякие чины да отличия за лодырство следуют… Небось,
видели флаг-офицера при
адмирале? Егозит и больше ничего, совершенно невежественный офицер, а его за уши вытянут… эту мамзель… Как же-с, нельзя, племянничек важной персоны… тьфу!
На всех лицах сказывалась одна и та же забота, соединенная с некоторым страхом перед
адмиралом, который «все
видит» и «разносит вдребезги».
— Ничего, кажется, в порядке суденышко, — скромно проговорил старший офицер, довольный комплиментом и хорошо знавший, что капитан вполне ценит такого служаку, как он. — А все-таки…
Адмирал ведь дока и строгий… Так чтобы не к чему было придраться, Василий Федорович, чтобы он
увидел, каков «Коршун».
Однако бывали «штормы», но «урагаников» не было, и никто на «Коршуне» не
видел, что на «Витязе»
видели не раз, как
адмирал, приходя в бешенство, бросал свою фуражку на палубу и топтал ее ногами. На «Коршуне» только слышали, — и не один раз, — как
адмирал разносил своего флаг-офицера и как называл его «щенком», хотя этому «щенку» и было лет двадцать шесть. Но это не мешало
адмиралу через пять же минут называть того же флаг-офицера самым искренним тоном «любезным другом».
Энергия и решительность
адмирала подкупили Володю, и он нередко защищал его от нападок Кошкина и Быкова, которые
видели в нем только самодура — и ничего более.
— Даром что кипуч, а добер! — говорил про него Бастрюков и прибавлял: — а по флотской части
адмирал не чета другим… все наскрозь
видит!
— Очень рад вас
видеть, любезный друг… Очень рад! — любезно говорил
адмирал, пожимая Ашанину руку. — Садитесь, пожалуйста… Прошу курить… Вот папироски.
Я вам дам письмо к начальнику колонии,
адмиралу Бонару, и он, конечно, не откажет вам дать случай все
видеть…
— По крайней мере, в два месяца кое-что основательно
увидите и опишете. Я знаю
адмирала. А потом опять на «Коршун». Надеюсь, что
адмирал не отнимет вас от меня! — любезно прибавил капитан. — Или вы хотите к нему?
— Лучшего помещения вы нигде не найдете… Мы,
видите ли, еще на биваках, так сказать… Ведь всего два с половиной года, как мы заняли Сайгон, и война еще не окончилась… Эти проклятые анамиты еще бунтуют… Но наш
адмирал Бонар скоро покончит с этими канальями… Скоро, будьте уверены… Через пять-шесть месяцев у нас в Сайгоне будут и хорошие гостиницы, и рестораны, и театры… все, что нужно цивилизованному человеку, а пока у нас все временное…
— Очень рад
видеть здесь русского офицера, — проговорил
адмирал, слегка привставая с кресла и протягивая Ашанину длинную костлявую руку, с любезной улыбкой, внезапно появившейся у него на лице. — Как вы сюда попали? Садитесь, пожалуйста! — указал он на плетеное кресло, стоявшее по другую сторону стола.
— Вы
увидите, какие здесь болота и какой климат! Лихорадки и дизентерии губительнее всяких сражений… А этого не понимают! — ворчал
адмирал, не досказывая, конечно, перед юным иностранцем, кто не понимает этого. — Думают, что можно с горстью солдат завоевывать страны! Да, только французы могут геройски переносить те лишения, какие им выпадают на долю вдали от родины. Слава Франции для них выше всего! — неожиданно прибавил
адмирал.
Благодаря любезному разрешению
адмирала Бонара побывать внутри страны и
видеть все, что хочет, Ашанин вскоре отправился в Барию, один из больших городов Кохинхины, завоеванной французами. Почти все анамитские города и селения стоят на реках, и потому сообщение очень удобное. Ежедневно в 8 часов утра из Сайгона отправляются в разные французские посты и города, где находятся гарнизоны, военные канонерские лодки, неглубоко сидящие в воде, доставляют туда провизию, почту и перевозят людей.
Признавая, что Корнев лихой моряк и честнейший человек, все эти молодые люди, которые только позже поняли значение
адмирала, как морского учителя,
видели в нем только отчаянного «разносителя» и ругателя, который в минуты профессионального гнева топчет ногами фуражку, прыгает на шканцах и орет, как бесноватый, и боялись его на службе, как мыши кота.
— Почему же вы отказываетесь, хотел бы я знать? И как вы смеете отказываться, а?
Адмирал оказывает ему честь, а он даже не поблагодарил. Он,
видите ли, не желает…
— А я вас не благодарю за то, что вы не хотите служить при мне! — полушутя сказал
адмирал. — Не благодарю! Но
вижу, что вы… славный, я вам скажу, молодой человек… И я буду жаловаться на вас Василию Федоровичу: он лишил меня хорошего флаг-гардемарина!
Неточные совпадения
Сегодня дождь, но теплый, почти летний, так что даже кот Васька не уходил с юта, а только сел под гик. Мы
видели, что две лодки, с значками и пиками, развозили по караульным лодкам приказания, после чего эти отходили и становились гораздо дальше.
Адмирал не приказал уже больше и упоминать о лодках. Только если последние станут преследовать наши, велено брать их на буксир и таскать с собой.
Но нам было не до спанья: мы радовались, что, по обязательности
адмирала, с помощию взятых им у банкиров Томсона и К0 рекомендательных писем, мы
увидим много нового и занимательного.
Дорогой
адмирал послал сказать начальнику города, что он желает
видеть его у себя и удивляется, что тот не хочет показаться. Велено прибавить, что мы пойдем сами в замок
видеть их двор. Это очень подействовало. Чиновник, или секретарь начальника, отвечал, что если мы имеем сказать что-нибудь важное, так он, пожалуй, и приедет.
До вечера: как не до вечера! Только на третий день после того вечера мог я взяться за перо. Теперь
вижу, что
адмирал был прав, зачеркнув в одной бумаге, в которой предписывалось шкуне соединиться с фрегатом, слово «непременно». «На море непременно не бывает», — сказал он. «На парусных судах», — подумал я. Фрегат рылся носом в волнах и ложился попеременно на тот и другой бок. Ветер шумел, как в лесу, и только теперь смолкает.
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб заставить
адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть, в самом деле японскому глазу больно
видеть чужие суда у себя в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение,
адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.