Неточные совпадения
— Я Матвей Хомяк! — отвечал он, — стремянный Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского; служу верно господину моему и царю в опричниках. Метла,
что у нас при седле, значит,
что мы Русь метем, выметаем измену из царской земли;
а собачья голова —
что мы грызем врагов царских. Теперь ты ведаешь, кто я; скажи
ж и ты, как тебя называть, величать, каким именем помянуть, когда придется тебе шею свернуть?
— Батюшка, умилосердись!
что ж мне делать, старику?
Что увижу, то и скажу;
что после случится, в том один бог властен!
А если твоя княжеская милость меня казнить собирается, так лучше я и дела не начну!
— Ну, батюшка, Никита Романыч, — сказал Михеич, обтирая полою кафтана медвежью кровь с князя, — набрался
ж я страху! Уж я, батюшка, кричал медведю: гу! гу! чтобы бросил он тебя да на меня бы навалился, как этот молодец, дай бог ему здоровья, череп ему раскроил.
А ведь все это затеял вон тот голобородый с маслеными глазами,
что с крыльца смотрит, тетка его подкурятина! Да куда мы заехали, — прибавил Михеич шепотом, — виданное ли это дело, чтобы среди царского двора медведей с цепей спускали?
—
Что ж, батюшка, господин Иван Васильевич, — отвечал дерзко Вяземский, — коли повинен я перед тобой, вели мне голову рубить,
а царевичу не дам порочить себя.
— Князь Никита Романыч, много есть зла на свете. Не потому люди губят людей,
что одни опричники, другие земские,
а потому,
что и те и другие люди! Положим, я бы сказал царю;
что ж из того выйдет? Все на меня подымутся, и сам царь на меня
ж опалится!..
—
Что ж? Пусть опалится,
а ты сделал по совести, сказал ему правду!
— Нечего делать, — сказал Перстень, — видно, не доспел ему час,
а жаль, право! Ну, так и быть, даст бог, в другой раз не свернется!
А теперь дозволь, государь, я тебя с ребятами до дороги провожу. Совестно мне, государь! Не приходилось бы мне, худому человеку, и говорить с твоею милостью, да
что ж делать, без меня тебе отселе не выбраться!
—
Что ж, батюшка, почему не попытаться горю пособить. Плохо дело,
что и говорить, да ведь ухватом из поломя горшки вымаются,
а бывает инольды, и зернышко из-под жернова цело выскочит; всяко бывает, какое кому счастье!
Думаю себе раз:
что ж? я ведь больше других работаю,
а корысть идет мне со всеми ровная!
—
Что ж говорить? Прихожу, никого нет; часовой лежит, раскидамши ноги. Я говорю: дай, мол, испробую, крепка ль дверь? Понапер в нее плечиком;
а она, как была, так с заклепами и соскочи с петлей!
— Максим Григорьич! — отвечал весело сокольник, — доброго здоровья! Как твоя милость здравствует? Так вот где ты, Максим Григорьич!
А мы в Слободе думали,
что ты и невесть куда пропал! Ну
ж как батюшка-то твой осерчал! Упаси господи! Смотреть было страшно! Да еще многое рассказывают про твоего батюшку, про царевича да про князя Серебряного. Не знаешь,
чему и верить. Ну, слава богу, добро,
что ты сыскался, Максим Григорьич! Обрадуется же твоя матушка!
— Воля твоя, Максим Григорьич,
а мне взять не можно. Добро бы ты ехал домой.
А то,
что ж я тебя оберу на дороге, как станишник какой! Воля твоя, хоть зарежь, не возьму!
— Эх, князь, велико дело время. Царь может одуматься, царь может преставиться; мало ли
что может случиться;
а минует беда, ступай себе с богом на все четыре стороны!
Что ж делать, — прибавил он, видя возрастающую досаду Серебряного, — должно быть, тебе на роду написано пожить еще на белом свете. Ты норовом крут, Никита Романыч, да и я крепко держусь своей мысли; видно, уж нашла коса на камень, князь!
—
А ты-то
что ж? — ответил шепотом Решето.
— Протяжнее, протяжнее! Еще протяжнее, други! Отпевайте своего боярина, отпевайте! Вот так! Вот хорошо! Да
что ж душа не хочет из тела вон! Или не настал еще час ее? Или написано мне еще на свете помаяться?
А коли написано, так надо маяться!
А коли сказано жить, так надо жить! Плясовую! — крикнул он вдруг, без всякого перехода, и песенники, привыкшие к таким переменам, грянули плясовую.
—
А ведь ты опять поверил мне, князь! Ты подумал, я и вправду расхныкался! Эх, Никита Романыч, легко
ж тебя провести! Ну, выпьем же теперь про наше знакомство. Коли поживем вместе, увидишь,
что я не такой, как ты думал!
—
А другие-то
что ж? — спросил Серебряный.
—
Что ж, — сказал царь, как бы немного подумав, — просьба твоя дельная. Ответчик должен ведать,
что говорит истец. Позвать Вяземского.
А вы, — продолжал он, обращаясь к знакомцам, отошедшим на почтительное расстояние, — подымите своего боярина, посадите его на скамью; пусть подождет ответчика!
— Ну
что ж, Федюша, — продолжал с усмешкою царь, — надо тебя с колдуном оком к оку поставить. Ему допрос уж чинили; отведай же и ты пытки,
а то скажут: царь одних земских пытает,
а опричников своих бережет.
— Нет, — продолжал он вполголоса, — напрасно ты винишь меня, князь. Царь казнит тех, на кого злобу держит,
а в сердце его не волен никто. Сердце царево в руце божией, говорит Писание. Вот Морозов попытался было прямить ему;
что ж вышло? Морозова казнили,
а другим не стало от того легче. Но ты, Никита Романыч, видно, сам не дорожишь головою,
что, ведая московскую казнь, не убоялся прийти в Слободу?
Неточные совпадения
Хлестаков.
А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно — ну
что ж? Ведь это не столица. Не правда ли, ведь это не столица?
Анна Андреевна. Где
ж, где
ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)
А все ты,
а всё за тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда?
Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако
ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое,
а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет ни копейки.
Лука Лукич.
Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца,
а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Хлестаков.
А, да! Земляника. И
что ж, скажите, пожалуйста, есть у вас детки?