Неточные совпадения
Хлестаков.
А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно — ну
что ж? Ведь это не столица. Не правда ли, ведь это не столица?
Анна Андреевна. Где
ж, где
ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)
А все ты,
а всё за тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда?
Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако
ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое,
а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет ни копейки.
Лука Лукич.
Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца,
а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Хлестаков.
А, да! Земляника. И
что ж, скажите, пожалуйста, есть у вас детки?
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет,
а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако
ж,
что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно;
а суп — он черт знает
чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой,
а не чаем. За
что ж я… Вот новость!
«Налить? Да где
ж тут счастие?
Мы потчуем счастливого,
А ты
что рассказал...
«Слыхали, ну так
что ж?»
— В ней главный управляющий
Был корпуса жандармского
Полковник со звездой,
При нем пять-шесть помощников,
А наш Ермило писарем
В конторе состоял.
«
А вы
что ж не танцуете? —
Сказал Последыш барыням
И молодым сынам. —
Танцуйте!» Делать нечего!
Прошлись они под музыку.
Старик их осмеял!
Качаясь, как на палубе
В погоду непокойную,
Представил он, как тешились
В его-то времена!
«Спой, Люба!» Не хотелося
Петь белокурой барыне,
Да старый так пристал!
Г-жа Простакова. Подите
ж с Богом. (Все отходят.)
А я уж знаю,
что делать. Где гнев, тут и милость. Старик погневается да простит и за неволю.
А мы свое возьмем.
Скотинин. Кого? За
что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева;
а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за
что ж ты так прогневалась?
Стародум. Как!
А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай,
что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи
ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать,
а лишь есть
чего бояться?
—
Что ж это такое? фыркнул — и затылок показал! нешто мы затылков не видали!
а ты по душе с нами поговори! ты лаской-то, лаской-то пронимай! ты пригрозить-то пригрози, да потом и помилуй!
Очевидно, однако
ж,
что она находилась в волнении, потому
что грудь ее трепетно поднималась,
а голос, напоминавший райскую музыку, слегка дрожал.
К счастию, однако
ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников,
а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось,
а денег развелось такое множество,
что даже куры не клевали их… Потому
что это были ассигнации.
— Куда
ж торопиться? Посидим. Как ты измок однако! Хоть не ловится, но хорошо. Всякая охота тем хороша,
что имеешь дело с природой. Ну,
что зa прелесть эта стальная вода! — сказал он. — Эти берега луговые, — продолжал он, — всегда напоминают мне загадку, — знаешь? Трава говорит воде:
а мы пошатаемся, пошатаемся.
— Богачи-то, богачи,
а овса всего три меры дали. До петухов дочиста подобрали.
Что ж три меры? только закусить. Ныне овес у дворников сорок пять копеек. У нас, небось, приезжим сколько поедят, столько дают.
—
А я за тобой. Твоя стирка нынче долго продолжалась, — сказал Петрицкий. —
Что ж, кончилось?
— Да
что ж! По нашему до Петрова дня подождать.
А вы раньше всегда косите.
Что ж, Бог даст, травы добрые. Скотине простор будет.
— Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, — сказал князь. — Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего —
что ж, Долли, это не секрет! —
а 8000 жалованья. Попробуйте, спросите у него, полезна ли его служба, — он вам докажет,
что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя же не верить в пользу восьми тысяч.
— Так
что ж, не начать ли с устриц,
а потом уж и весь план изменить?
А?
―
Что ж, если это приятнее? ― сказал Львов, улыбаясь своею красивою улыбкой и дотрогиваясь до ее руки. ― Кто тебя не знает, подумает,
что ты не мать,
а мачеха.
— Я пожалуюсь? Да ни за
что в свете! Разговоры такие пойдут,
что и не рад жалобе! Вот на заводе — взяли задатки, ушли.
Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному.
А не будь этого — бросай всё! Беги на край света!
— Да
что ж тут понимать? Значения нет никакого. Упавшее учреждение, продолжающее свое движение только по силе инерции. Посмотрите, мундиры — и эти говорят вам: это собрание мировых судей, непременных членов и так далее,
а не дворян.
—
А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью,
а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. — Вы, верно, из отпуска? — сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: —
что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
— Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть отсыпной паек, — по твоему, это преступление;
а я не признаю жизни без любви, — сказал он, поняв по своему вопрос Левина.
Что ж делать, я так сотворен. И право, так мало делается этим кому-нибудь зла,
а себе столько удовольствия…
— Я с Анной Аркадьевной выросла, они мне дороже всего.
Что ж, не нам судить.
А уж так, кажется, любить…
— Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ.
Что ж делать, ты мне скажи,
что делать? Жена стареется,
а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь,
что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее.
А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
«Завтра пойду рано утром и возьму на себя не горячиться. Бекасов пропасть. И дупеля есть.
А приду домой, записка от Кити. Да, Стива, пожалуй, и прав: я не мужествен с нею, я обабился… Но
что ж делать! Опять отрицательно!»
―
А!
что ж опоздал? ― улыбаясь сказал князь, подавая ему руку через плечо. ―
Что Кити? ― прибавил он, поправляя салфетку, которую заткнул себе за пуговицу жилета.
—
А! Ну, в этом случае
что ж, пускай едут; только, повредят эти немецкие шарлатаны… Надо, чтобы слушались… Ну, так пускай едут.
— Ну, хорошо, хорошо!… Да
что ж ужин?
А, вот и он, — проговорил он, увидав лакея с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил он сердито и тотчас же взял водку, налил рюмку и жадно выпил. — Выпей, хочешь? — обратился он к брату, тотчас же повеселев.
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал,
что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому
что, по-ихнему, он все-таки ее муж,
а что Казбич — разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите,
что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.
Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. Я закрыл глаза руками и стал читать молитву, не помню какую… Да, батюшка, видал я много, как люди умирают в гошпиталях и на поле сражения, только это все не то, совсем не то!.. Еще, признаться, меня вот
что печалит: она перед смертью ни разу не вспомнила обо мне;
а кажется, я ее любил как отец… ну, да Бог ее простит!.. И вправду молвить:
что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?
— Напротив, совсем напротив!.. Доктор, наконец я торжествую: вы меня не понимаете!.. Это меня, впрочем, огорчает, доктор, — продолжал я после минуты молчания, — я никогда сам не открываю моих тайн,
а ужасно люблю, чтоб их отгадывали, потому
что таким образом я всегда могу при случае от них отпереться. Однако
ж вы мне должны описать маменьку с дочкой.
Что они за люди?
— Ну, так
что ж?
А разве это секрет?
И
что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском,
а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, как огонек, зажженный на краю леса беспечным странником!
— «
А как неравно напоешь себе горе?» — «Ну
что ж? где не будет лучше, там будет хуже,
а от худа до добра опять недалеко».
В Коби мы расстались с Максимом Максимычем; я поехал на почтовых,
а он, по причине тяжелой поклажи, не мог за мной следовать. Мы не надеялись никогда более встретиться, однако встретились, и, если хотите, я расскажу: это целая история… Сознайтесь, однако
ж,
что Максим Максимыч человек, достойный уважения?.. Если вы сознаетесь в этом, то я вполне буду вознагражден за свой, может быть, слишком длинный рассказ.
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб дать и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел, да его уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи по двору: «Да
что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху,
а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
—
А зачем же так вы не рассуждаете и в делах света? Ведь и в свете мы должны служить Богу,
а не кому иному. Если и другому кому служим, мы потому только служим, будучи уверены,
что так Бог велит,
а без того мы бы и не служили.
Что ж другое все способности и дары, которые розные у всякого? Ведь это орудия моленья нашего: то — словами,
а это делом. Ведь вам же в монастырь нельзя идти: вы прикреплены к миру, у вас семейство.
— Да
что ж пенька? Помилуйте, я вас прошу совсем о другом,
а вы мне пеньку суете! Пенька пенькою, в другой раз приеду, заберу и пеньку. Так как же, Настасья Петровна?
В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь,
а в третью скажешь: «Черт знает
что такое!» — и отойдешь подальше; если
ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную.
— Но все же таки… но как же таки… как же запропастить себя в деревне? Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки на улице попадется навстречу генерал или князь. Захочешь — и сам пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых зданий, на Неву пойдешь взглянуть,
а ведь там,
что ни попадется, все это или мужик, или баба. За
что ж себя осудить на невежество на всю жизнь свою?
— Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну,
что ж может какая-нибудь неопытная молодая женщина? Спасибо,
что случились добрые люди, которые посоветовали пойти на мировую. Отделался он двумя тысячами да угостительным обедом. И на обеде, когда все уже развеселились, и он также, вот и говорят они ему: «Не стыдно ли тебе так поступить с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими,
а беленькими нас всякий полюбит».
В анониме было так много заманчивого и подстрекающего любопытство,
что он перечел и в другой и в третий раз письмо и наконец сказал: «Любопытно бы, однако
ж, знать, кто бы такая была писавшая!» Словом, дело, как видно, сделалось сурьезно; более часу он все думал об этом, наконец, расставив руки и наклоня голову, сказал: «
А письмо очень, очень кудряво написано!» Потом, само собой разумеется, письмо было свернуто и уложено в шкатулку, в соседстве с какою-то афишею и пригласительным свадебным билетом, семь лет сохранявшимся в том же положении и на том же месте.
—
Что ж, разве это для вас дорого? — произнес Собакевич и потом прибавил: —
А какая бы, однако
ж, ваша цена?
Последние слова он уже сказал, обратившись к висевшим на стене портретам Багратиона и Колокотрони, [Колокотрони — участник национально-освободительного движения в Греции в 20-х г. XIX в.] как обыкновенно случается с разговаривающими, когда один из них вдруг, неизвестно почему, обратится не к тому лицу, к которому относятся слова,
а к какому-нибудь нечаянно пришедшему третьему, даже вовсе незнакомому, от которого знает,
что не услышит ни ответа, ни мнения, ни подтверждения, но на которого, однако
ж, так устремит взгляд, как будто призывает его в посредники; и несколько смешавшийся в первую минуту незнакомец не знает, отвечать ли ему на то дело, о котором ничего не слышал, или так постоять, соблюдши надлежащее приличие, и потом уже уйти прочь.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас,
а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий:
что ж тут чиниться? — да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.