Неточные совпадения
— Ты, боярин, сегодня доброе дело сделал, вызволил нас из рук этих собачьих детей,
так мы хотим тебе за добро добром заплатить. Ты, видно, давно на Москве не бывал, боярин. А мы
так знаем, что там деется. Послушай нас, боярин.
Коли жизнь тебе не постыла, не вели вешать этих чертей. Отпусти их, и этого беса, Хомяка, отпусти. Не их жаль, а тебя, боярин. А уж попадутся нам в руки, вот те Христос, сам повешу их. Не миновать им осила, только бы не ты их к черту отправил, а наш брат!
— Боярин, — сказал он, — уж
коли ты хочешь ехать с одним только стремянным, то дозволь хоть мне с товарищем к тебе примкнуться; нам дорога одна, а вместе будет веселее; к тому ж не ровен час,
коли придется опять работать руками,
так восемь рук больше четырех вымолотят.
— Ну, добро, старик, только смотри,
коли ты меня морочишь, лучше бы тебе на свет не родиться. Еще не выдумано, не придумано
такой казни, какую я найду тебе!
— Ну,
коли не хочешь наряжаться, боярыня,
так не поиграть ли нам в горелки или в камешки? Не хочешь ли рыбку покормить или на качелях покачаться? Или уж не спеть ли тебе чего?
— Изволь, боярыня,
коли твоя
такая воля, спою; только ты после не пеняй на меня, если неравно тебе сгрустнется! Нуте ж, подруженьки, подтягивайте!
— Охота ж тебе и знать их! — подхватила Дуняша, быстроглазая девушка с черными бровями. — Вот я
так спою песню, не твоей чета, смотри,
коли не развеселю боярыню!
— Говоришь, а сама не знаешь! — перебила ее другая девушка. — Какие под Москвой русалки! Здесь их нет и заводу. Вот на Украине, там другое дело, там русалок гибель. Сказывают, не одного доброго молодца с ума свели. Стоит только раз увидеть русалку,
так до смерти все по ней тосковать будешь;
коли женатый — бросишь жену и детей,
коли холостой — забудешь свою ладушку!
Коли богачеством гордятся,
так дайте срок, государи!
— А знаешь ли, — продолжал строго царевич, — что
таким князьям, как ты, высокие хоромы на площади ставят и что ты сам своего зипуна не стоишь? Не сослужи ты мне службы сегодня, я велел бы тем ратникам всех вас перехватать да к Слободе привести. Но ради сегодняшнего дела я твое прежнее воровство на милость кладу и батюшке-царю за тебя слово замолвлю,
коли ты ему повинную принесешь!
— Не дает бог легче, — отвечали холопи, — вот уж третий раз князь на ходу очнется, да и опять обомрет!
Коли мельник не остановит руды,
так и не встать князю, истечет до капли!
— Вишь, куда заехали, — сказал Михеич, оглядываясь кругом, — и подлинно тут живой души нет! Подожду, посмотрю, кто
такой придет, какого даст совета? Ну, а
коли, не дай бог, кто-нибудь
такой придет, что… тьфу! С нами крестная сила! Дал бы я карачуна этому мельнику, кабы не боярина выручать.
— Эх, старина, старина!
Так тебе и вправду мельник сказал, что
коли не выручу князя,
так вот и пропаду?
— Ну, ну, уж и отходную затянул! Еще, может, князь твой и не в тюрьме. Тогда и плакать нечего; а
коли в тюрьме,
так дай подумать… Слободу-то я хорошо знаю; я туда прошедшего месяца медведя водил, и дворец знаю, все высмотрел; думал себе: когда-нибудь пригодится!.. Постой, дай поразмыслить…
— Человече, — сказал ему царь, —
так ли ты блюдешь честника? На что у тебе вабило,
коли ты не умеешь наманить честника? Слушай, Тришка, отдаю в твои руки долю твою:
коли достанешь Адрагана, пожалую тебя
так, что никому из вас
такого времени не будет; а
коли пропадет честник, велю, не прогневайся, голову с тебя снять, — и то будет всем за страх; а я давно замечаю, что нет меж сокольников доброго строения и гибнет птичья потеха!
— Сам ты дурень, — отвечал слепой, выкатив на опричника белки свои, — где мне видеть,
коли глаз нетути. Вот ты — дело другое; у тебя без двух четыре,
так видишь ты и дале и шире; скажи, кто передо мной,
так буду знать!
— Вишь, атаман, — сказал он, — довольно я людей перегубил на своем веку, что и говорить! Смолоду полюбилась красная рубашка! Бывало, купец ли заартачится, баба ли запищит, хвачу ножом в бок — и конец. Даже и теперь,
коли б случилось кого отправить — рука не дрогнет! Да что тут! не тебя уверять стать; я чай, и ты довольно народу на тот свет спровадил; не в диковинку тебе,
так ли?
— Еще, слушай, Трифон, я еду в далекий путь. Может, не скоро вернусь.
Так,
коли тебе не в труд, наведывайся от поры до поры к матери, да говори ей каждый раз: я-де, говори, слышал от людей, что сын твой, помощию божией, здоров, а ты-де о нем не кручинься! А буде матушка спросит: от каких людей слышал? и ты ей говори: слышал-де от московских людей, а им-де другие люди сказывали, а какие люди, того не говори, чтоб и концов не нашли, а только бы ведала матушка, что я здравствую.
— Уж положись на меня, Максим Григорьич, не скажу никому! Только
коли ты едешь в дальний путь,
так я не возьму твоих денег. Меня бог накажет.
— А
коли не баба,
так и хуже того. Стало быть, он нас морочит!
— Говорят про вас, — продолжал Серебряный, — что вы бога забыли, что не осталось в вас ни души, ни совести.
Так покажите ж теперь, что врут люди, что есть у вас и душа и совесть. Покажите, что
коли пошло на то, чтобы стоять за Русь да за веру,
так и вы постоите не хуже стрельцов, не хуже опричников!
—
Так ляжем же,
коли надо, за Русскую землю! — сказал князь.
— Что ж, ребята, — продолжал Серебряный, —
коли бить врагов земли Русской,
так надо выпить про русского царя!
— Тише, князь, это я! — произнес Перстень, усмехаясь. — Вот
так точно подполз я и к татарам; все высмотрел, теперь знаю их стан не хуже своего куреня.
Коли дозволишь, князь, я возьму десяток молодцов, пугну табун да переполошу татарву; а ты тем часом,
коли рассудишь, ударь на них с двух сторон, да с добрым криком;
так будь я татарин,
коли мы их половины не перережем! Это я
так говорю, только для почину; ночное дело мастера боится; а взойдет солнышко,
так уж тебе указывать, князь, а нам только слушаться!
— Спасибо же вам, ребятушки; а
коли уж вы меня уважили,
так я беру вот каких: ступай сюда, Поддубный, и ты, Хлопко, и ты, Дятел, и ты, Лесников, и ты, Решето, и Степка, и Мишка, и Шестопер, и Наковальня, и Саранча!
И то и другое его прельщало. «Вишь, какой табун, — думал он, притаив дыхание, —
коли пугнуть его умеючи,
так он, с напуску, все их кибитки переломает;
такого задаст переполоху, что они своих не узнают. А и эти-то вражьи дети хорошо сидят, больно хорошо! Вишь, как наяривают; можно к ним на два шага подползти!»
Не дивись, князь, моей глупой речи, — прибавил Максим, потупя очи, — я не набиваюсь к тебе на дружбу, знаю, кто ты и кто я; только что ж мне делать,
коли не могу слов удержать; сами рвутся наружу, сердце к тебе само
так и мечется!
Стоит только шепнуть царю сперва про Вяземского, а там про Малюту, а там и про других,
так посмотри,
коли мы с тобой не останемся сам-друг у него в приближении.
— Протяжнее, протяжнее! Еще протяжнее, други! Отпевайте своего боярина, отпевайте! Вот
так! Вот хорошо! Да что ж душа не хочет из тела вон! Или не настал еще час ее? Или написано мне еще на свете помаяться? А
коли написано,
так надо маяться! А
коли сказано жить,
так надо жить! Плясовую! — крикнул он вдруг, без всякого перехода, и песенники, привыкшие к
таким переменам, грянули плясовую.
— А ведь ты опять поверил мне, князь! Ты подумал, я и вправду расхныкался! Эх, Никита Романыч, легко ж тебя провести! Ну, выпьем же теперь про наше знакомство.
Коли поживем вместе, увидишь, что я не
такой, как ты думал!
— Что с ним будешь делать! — сказал Перстень, пожимая плечами. — Видно, уж не отвязаться от него,
так и быть, иди со мной, дурень, только после не пеняй на меня,
коли тебя повесят!
— Как не быть удаче, как не быть, батюшка, — продолжал мельник, низко кланяясь, — только не сымай с себя тирлича-то; а когда будешь с царем говорить, гляди ему прямо и весело в очи; смело гляди ему в очи, батюшка, не показывай страху-то; говори ему шутки и прибаутки, как прежде говаривал,
так будь я анафема,
коли опять в честь не войдешь!
Уж
коли хочешь оставаться на Руси,
так исполняй волю цареву.