Неточные совпадения
Она сказала ему«ты», и он с благодарностью взглянул
на нее и тронулся, чтобы
взять ее руку, но она с отвращением отстранилась от него.
— Как придется. Да вот
возьми на расходы, — сказал он, подавая десять рублей из бумажника. — Довольно будет?
В это время Степан Аркадьич, со шляпой
на боку, блестя лицом и глазами, веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным, виноватым лицом отвечал
на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и уныло с тещей, он выпрямил грудь и
взял под руку Левина.
— Я?… Да, — сказала Анна. — Боже мой, Таня! Ровесница Сереже моему, — прибавила она, обращаясь ко вбежавшей девочке. Она
взяла ее
на руки и поцеловала. — Прелестная девочка, прелесть! Покажи же мне всех.
В середине мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсунским, Анна вышла
на середину круга,
взяла двух кавалеров и подозвала к себе одну даму и Кити. Кити испуганно смотрела
на нее, подходя. Анна прищурившись смотрела
на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но заметив, что лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило
на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила с другою дамой.
— А эта женщина, — перебил его Николай Левин, указывая
на нее, — моя подруга жизни, Марья Николаевна. Я
взял ее из дома, — и он дернулся шеей, говоря это. — Но люблю ее и уважаю и всех, кто меня хочет знать, — прибавил он, возвышая голос и хмурясь, — прошу любить и уважать ее. Она всё равно что моя жена, всё равно. Так вот, ты знаешь, с кем имеешь дело. И если думаешь, что ты унизишься, так вот Бог, а вот порог.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать свою досаду и всё, кажущееся дурным, сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья земли, налипавшей
на каждой ноге, слез с лошади,
взял у Василья севалку и пошел рассевать.
— Но не будем говорить. Извини меня, пожалуйста, если я был груб с тобой, — сказал Левин. Теперь, высказав всё, он опять стал тем, каким был поутру. — Ты не сердишься
на меня, Стива? Пожалуйста, не сердись, — сказал он и улыбаясь
взял его за руку.
— Твой брат был здесь, — сказал он Вронскому. — Разбудил меня, чорт его
возьми, сказал, что придет опять. — И он опять, натягивая одеяло, бросился
на подушку. — Да оставь же, Яшвин, — говорил он, сердясь
на Яшвина, тащившего с него одеяло. — Оставь! — Он повернулся и открыл глаза. — Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость во рту, что…
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки,
взяла его за голову, посмотрела
на него долгим взглядом и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
Личное дело, занимавшее Левина во время разговора его с братом, было следующее: в прошлом году, приехав однажды
на покос и рассердившись
на приказчика, Левин употребил свое средство успокоения —
взял у мужика косу и стал косить.
Левин
Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили один зa другим
на дорогу и, посмеиваясь, здоровались с барином. Они все глядели
на него, но никто ничего не говорил до тех пор, пока вышедший
на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
В то время как Степан Аркадьич приехал в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности, без которой нет возможности служить, — напомнить о себе в министерстве, — и при исполнении этой обязанности,
взяв почти все деньги из дому, весело и приятно проводил время и
на скачках и
на дачах, Долли с детьми переехала в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для сына, которую она
взяла на себя в последние годы, и с радостью почувствовала, что в том состоянии, в котором она находилась, у ней есть держава, независимая от положения, в которое она станет к мужу и к Вронскому.
— Да, это очень дурно, — сказала Анна и,
взяв сына за плечо не строгим, а робким взглядом, смутившим и обрадовавшим мальчика, посмотрела
на него и поцеловала. — Оставьте его со мной, — сказала она удивленной гувернантке и, не выпуская руки сына, села за приготовленный с кофеем стол.
Бетси говорила про нее Анне, что она
взяла на себя тон неведающего ребенка, но когда Анна увидала ее, она почувствовала, что это была неправда.
Всё это было прекрасно, но Вронский знал, что в этом грязном деле, в котором он хотя и принял участие только тем, что
взял на словах ручательство зa Веневского, ему необходимо иметь эти 2500, чтоб их бросить мошеннику и не иметь с ним более никаких разговоров.
Раз решив сам с собою, что он счастлив своею любовью, пожертвовал ей своим честолюбием,
взяв, по крайней мере,
на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады
на него за то, что он, приехав в полк, пришел не к нему первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.
Смутное сознание той ясности, в которую были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну
на колено другой и,
взяв ее в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
Увидав ее, он хотел встать, раздумал, потом лицо его вспыхнуло, чего никогда прежде не видала Анна, и он быстро встал и пошел ей навстречу, глядя не в глаза ей, а выше,
на ее лоб и прическу. Он подошел к ней,
взял ее за руку и попросил сесть.
— Благодарим, — отвечал старик,
взял стакан, но отказался от сахара, указав
на оставшийся обгрызенный им комок. — Где же с работниками вести дело? — сказал он. — Раззор один. Вот хоть бы Свияжсков. Мы знаем, какая земля — мак, а тоже не больно хвалятся урожаем. Всё недосмотр!
— Я пожалуюсь? Да ни за что в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе! Вот
на заводе —
взяли задатки, ушли. Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному. А не будь этого — бросай всё! Беги
на край света!
30 сентября показалось с утра солнце, и, надеясь
на погоду, Левин стал решительно готовиться к отъезду. Он велел насыпать пшеницу, послал к купцу приказчика, чтобы
взять деньги, и сам поехал по хозяйству, чтобы сделать последние распоряжения перед отъездом.
― Опять, опять дьявол! ―
взяв руку, которую она положила
на стол, и целуя ее, сказал Вронский.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не
возьму на себя судить ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались
на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и
взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно было.
—
Возьмите,
возьмите эти ужасные книги! — сказала она, отталкивая лежавшие пред ней
на столе тетради. — Зачем вы дали их мне!.. Нет, всё-таки лучше, — прибавила она, сжалившись над его отчаянным лицом. — Но это ужасно, ужасно!
Сморщенное лицо Алексея Александровича приняло страдальческое выражение; он
взял ее за руку и хотел что-то сказать, но никак не мог выговорить; нижняя губа его дрожала, но он всё еще боролся с своим волнением и только изредка взглядывал
на нее. И каждый раз, как он взглядывал, он видел глаза ее, которые смотрели
на него с такою умиленною и восторженною нежностью, какой он никогда не видал в них.
Алексей Александрович
взял руки Вронского и отвел их от лица, ужасного по выражению страдания и стыда, которые были
на нем.
Он подошел к двери и затворил ее; потом с остановившимся взглядом и со стиснутыми крепко зубами подошел к столу,
взял револьвер, оглянул его, перевернул
на заряженный ствол и задумался.
Ребенок кричал еще громче, закатываясь и хрипя. Няня, махнув рукой, подошла к нему,
взяла его с рук кормилицы и принялась укачивать
на ходу.
— Ничего, мы подстелем и подхватим тебя. Я понимаю тебя, понимаю, что ты не можешь
взять на себя, чтобы высказать свое желание, свое чувство.
Алексей Александрович грустно усмехнулся, посмотрел
на шурина и, не отвечая, подошел к столу,
взял с него начатое письмо и подал шурину.
Степан Аркадьич
взял письмо, с недоумевающим удивлением посмотрел
на тусклые глаза, неподвижно остановившиеся
на нем, и стал читать.
Священник зажег две украшенные цветами свечи, держа их боком в левой руке, так что воск капал с них медленно, и пoвернулся лицом к новоневестным. Священник был тот же самый, который исповедывал Левина. Он посмотрел усталым и грустным взглядом
на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав из-под ризы правую руку, благословил ею жениха и так же, но с оттенком осторожной нежности, наложил сложенные персты
на склоненную голову Кити. Потом он подал им свечи и,
взяв кадило, медленно отошел от них.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул
на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было
на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и
взял у них из рук свечи.
Он всё-таки
взял рисунок, положил к себе
на стол и, отдалившись и прищурившись, стал смотреть
на него.
— Да, но в таком случае, если вы позволите сказать свою мысль… Картина ваша так хороша, что мое замечание не может повредить ей, и потом это мое личное мнение. У вас это другое. Самый мотив другой. Но
возьмем хоть Иванова. Я полагаю, что если Христос сведен
на степень исторического лица, то лучше было бы Иванову и избрать другую историческую тему, свежую, нетронутую.
Он был недоволен ею за то, что она не могла
взять на себя отпустить его, когда это было нужно (и как странно ему было думать, что он, так недавно еще не смевший верить тому счастью, что она может полюбить его, теперь чувствовал себя несчастным оттого, что она слишком любит его!), и недоволен собой за то, что не выдержал характера.
Когда Константин
взял его за руку, Николай улыбнулся. Улыбка была слабая, чуть заметная, и, несмотря
на улыбку, строгое выражение глаз не изменилось.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая
на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же
взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Она действительно
взяла на себя все заботы по устройству и ведению дома Алексея Александровича.
И всё это сделала Анна, и
взяла ее
на руки, и заставила ее попрыгать, и поцеловала ее свежую щечку и оголенные локотки; но при виде этого ребенка ей еще яснее было, что то чувство, которое она испытывала к нему, было даже не любовь в сравнении с тем, что она чувствовала к Сереже.
Она встала и, сняв шляпу,
взяла на столике альбом, в котором были фотографические карточки сына в других возрастах.
Она
взяла его за руку и, не спуская глаз, смотрела
на него, отыскивая в мыслях, что бы сказать, чтоб удержать его.
— И меня
возьмите с собой. Я очень люблю ходить за грибами, — сказал он, глядя
на Вареньку, — я нахожу, что это очень хорошее занятие.
«Завтра пойду рано утром и
возьму на себя не горячиться. Бекасов пропасть. И дупеля есть. А приду домой, записка от Кити. Да, Стива, пожалуй, и прав: я не мужествен с нею, я обабился… Но что ж делать! Опять отрицательно!»
Обувшись,
взяв ружье и осторожно отворив скрипучую дверь сарая, Левин вышел
на улицу.
На столе лежал обломок палки, которую они нынче утром вместе сломали
на гимнастике, пробуя поднять забухшие барры. Левин
взял в руки этот обломок и начал обламывать расщепившийся конец, не зная, как начать.
— Почему же ты думаешь, что мне неприятна твоя поездка? Да если бы мне и было это неприятно, то тем более мне неприятно, что ты не берешь моих лошадей, — говорил он. — Ты мне ни разу не сказала, что ты решительно едешь. А нанимать
на деревне, во-первых, неприятно для меня, а главное, они возьмутся, но не довезут. У меня лошади есть. И если ты не хочешь огорчить меня, то ты
возьми моих.