Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне
на почту письмо. Взглянул
на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство».
Взял да и распечатал.
Аммос Федорович. Опасно, черт
возьми! раскричится: государственный человек. А разве в виде приношенья со стороны дворянства
на какой-нибудь памятник?
Право,
на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше;
возьмешь себе бабу, да и лежи весь век
на полатях да ешь пироги.
Городничий. Да говорите, ради бога, что такое? У меня сердце не
на месте. Садитесь, господа!
Возьмите стулья! Петр Иванович, вот вам стул.
«Он, говорит, вор; хоть он теперь и не украл, да все равно, говорит, он украдет, его и без того
на следующий год
возьмут в рекруты».
Купцы (подносят ему
на серебряном подносе деньги).Уж, пожалуйста, и подносик вместе
возьмите.
Кажется и легко
на вид, а рассмотришь — просто черт
возьми!
Городничий. Не гневись! Вот ты теперь валяешься у ног моих. Отчего? — оттого, что мое
взяло; а будь хоть немножко
на твоей стороне, так ты бы меня, каналья! втоптал в самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил.
Городничий (в сторону).Ну, слава богу! деньги
взял. Дело, кажется, пойдет теперь
на лад. Я таки ему вместо двухсот четыреста ввернул.
А шестеро товарищей,
Как будто сговорилися,
Накинулись с упреками,
С отборной крупной руганью
На бедного Луку:
— Что,
взял? башка упрямая!
Клим выпустил обидчика,
Обидчик сел
на бревнышко,
Платком широким клетчатым
Отерся и сказал:
— Твоя
взяла! и диво ли?
Замолкла Тимофеевна.
Конечно, наши странники
Не пропустили случая
За здравье губернаторши
По чарке осушить.
И видя, что хозяюшка
Ко стогу приклонилася,
К ней подошли гуськом:
«Что ж дальше?»
— Сами знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры…
Что дальше? Домом правлю я,
Ращу детей…
На радость ли?
Вам тоже надо знать.
Пять сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы, —
Уж
взяли одного!
«Тсс! тсс! — сказал Утятин князь,
Как человек, заметивший,
Что
на тончайшей хитрости
Другого изловил. —
Какой такой господский срок?
Откудова ты
взял его?»
И
на бурмистра верного
Навел пытливо глаз.
«Кушай тюрю, Яша!
Молочка-то нет!»
— Где ж коровка наша? —
«Увели, мой свет!
Барин для приплоду
Взял ее домой».
Славно жить народу
На Руси святой!
— Где же наши куры? —
Девчонки орут.
«Не орите, дуры!
Съел их земский суд;
Взял еще подводу
Да сулил постой…»
Славно жить народу
На Руси святой!
Ни дать ни
взять юродивый,
Стоит, вздыхает, крестится,
Жаль было нам глядеть,
Как он перед старухою,
Перед Ненилой Власьевой,
Вдруг
на колени пал!
Жаль бедного крестьянина,
А пуще жаль скотинушку;
Скормив запасы скудные,
Хозяин хворостиною
Прогнал ее в луга,
А что там
взять? Чернехонько!
Лишь
на Николу вешнего
Погода поуставилась,
Зеленой свежей травушкой
Полакомился скот.
Чуть из ребятишек,
Глядь, и нет детей:
Царь
возьмет мальчишек,
Барин — дочерей!
Одному уроду
Вековать с семьей.
Славно жить народу
На Руси святой!
Цыфиркин. Задача. Изволил ты,
на приклад, идти по дороге со мною. Ну, хоть
возьмем с собою Сидорыча. Нашли мы трое…
В следующую речь Стародума Простаков с сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к руке. Еремеевна
взяла место в стороне и, сложа руки, стала как вкопанная, выпяля глаза
на Стародума, с рабским подобострастием.
Простаков. От которого она и
на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна,
взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Вот в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка,
взять на себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам
взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
Но пастух
на все вопросы отвечал мычанием, так что путешественники вынуждены были, для дальнейших расспросов,
взять его с собою и в таком виде приехали в другой угол выгона.
Разумеется, все это повествовалось и передавалось друг другу шепотом; хотя же и находились смельчаки, которые предлагали поголовно пасть
на колена и просить прощенья, но и тех
взяло раздумье.
— Миленькие вы, миленькие! — говорил он им, — ну, чего вы, глупенькие,
на меня рассердились! Ну,
взял бог — ну, и опять даст бог! У него, у царя небесного, милостей много! Так-то, братики-сударики!
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и
на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат,
взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с тех пор затосковал.
— Смотрел я однажды у пруда
на лягушек, — говорил он, — и был смущен диаволом. И начал себя бездельным обычаем спрашивать, точно ли один человек обладает душою, и нет ли таковой у гадов земных! И,
взяв лягушку, исследовал. И по исследовании нашел: точно; душа есть и у лягушки, токмо малая видом и не бессмертная.
Пытались было зажечь клоповный завод, но в действиях осаждающих было мало единомыслия, так как никто не хотел
взять на себя обязанность руководить ими, — и попытка не удалась.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же,
на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз
возьмет приступом крепость Хотин.
— То-то «толстомясая»! Я, какова ни
на есть, а все-таки градоначальническая дочь, а то
взяли себе расхожую немку!
Ну, он это взглянул
на меня этак сыскоса:"Ты, говорит, колченогий (а у меня, ваше высокородие, точно что под Очаковом ногу унесло), в полиции, видно, служишь?" —
взял шапку и вышел из кабака вон.
— Атаманы-молодцы! где же я вам его
возьму, коли он
на ключ заперт! — уговаривал толпу объятый трепетом чиновник, вызванный событиями из административного оцепенения. В то же время он секретно мигнул Байбакову, который, увидев этот знак, немедленно скрылся.
Елены; «Московские ведомости» заявили, что с посрамлением врага задача их кончилась, и обещали прекратить свое существование; но
на другой день
взяли свое обещание назад и дали другое, которым обязывались прекратить свое существование лишь тогда, когда Париж будет взят вторично.
— Как придется. Да вот
возьми на расходы, — сказал он, подавая десять рублей из бумажника. — Довольно будет?
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул
на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было
на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и
взял у них из рук свечи.
Она
взяла его за руку и, не спуская глаз, смотрела
на него, отыскивая в мыслях, что бы сказать, чтоб удержать его.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая
на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же
взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
― Опять, опять дьявол! ―
взяв руку, которую она положила
на стол, и целуя ее, сказал Вронский.
— Ничего, мы подстелем и подхватим тебя. Я понимаю тебя, понимаю, что ты не можешь
взять на себя, чтобы высказать свое желание, свое чувство.
— Да, это очень дурно, — сказала Анна и,
взяв сына за плечо не строгим, а робким взглядом, смутившим и обрадовавшим мальчика, посмотрела
на него и поцеловала. — Оставьте его со мной, — сказала она удивленной гувернантке и, не выпуская руки сына, села за приготовленный с кофеем стол.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не
возьму на себя судить ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки,
взяла его за голову, посмотрела
на него долгим взглядом и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
— Благодарим, — отвечал старик,
взял стакан, но отказался от сахара, указав
на оставшийся обгрызенный им комок. — Где же с работниками вести дело? — сказал он. — Раззор один. Вот хоть бы Свияжсков. Мы знаем, какая земля — мак, а тоже не больно хвалятся урожаем. Всё недосмотр!
Свияжский
взял под-руку Левина и пошел с ним к своим. Теперь уж нельзя было миновать Вронского. Он стоял со Степаном Аркадьичем и Сергеем Ивановичем и смотрел прямо
на подходившего Левина.
Смутное сознание той ясности, в которую были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну
на колено другой и,
взяв ее в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
Степан Аркадьич
взял письмо, с недоумевающим удивлением посмотрел
на тусклые глаза, неподвижно остановившиеся
на нем, и стал читать.
Она улыбаясь смотрела
на него; но вдруг брови ее дрогнули, она подняла голову и, быстро подойдя к нему,
взяла его за руку и вся прижалась к нему, обдавая его своим горячим дыханием.
— Твой брат был здесь, — сказал он Вронскому. — Разбудил меня, чорт его
возьми, сказал, что придет опять. — И он опять, натягивая одеяло, бросился
на подушку. — Да оставь же, Яшвин, — говорил он, сердясь
на Яшвина, тащившего с него одеяло. — Оставь! — Он повернулся и открыл глаза. — Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость во рту, что…
В то время как Степан Аркадьич приехал в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности, без которой нет возможности служить, — напомнить о себе в министерстве, — и при исполнении этой обязанности,
взяв почти все деньги из дому, весело и приятно проводил время и
на скачках и
на дачах, Долли с детьми переехала в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.