Неточные совпадения
— Долли, постой, душенька. Я
видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не
души его…
— Нет,
душа моя, для меня уж нет таких балов, где весело, — сказала Анна, и Кити
увидела в ее глазах тот особенный мир, который ей не был открыт. — Для меня есть такие, на которых менее трудно и скучно….
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее
душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на лице ее он
видел борьбу.
Она ему не подавала никакого повода, но каждый раз, когда она встречалась с ним, в
душе ее загоралось то самое чувство оживления, которое нашло на нее в тот день в вагоне, когда она в первый раз
увидела его.
Он
видел, что глубина ее
души, всегда прежде открытая пред ним, была закрыта от него.
Левин
видел, что она несчастлива, и постарался утешить ее, говоря, что это ничего дурного не доказывает, что все дети дерутся; но, говоря это, в
душе своей Левин думал: «нет, я не буду ломаться и говорить по-французски со своими детьми, но у меня будут не такие дети; надо только не портить, не уродовать детей, и они будут прелестны. Да, у меня будут не такие дети».
— Ах, как я рада вас
видеть! — сказала она, подходя к ней. — Я вчера на скачках только что хотела дойти до вас, а вы уехали. Мне так хотелось
видеть вас именно вчера. Не правда ли, это было ужасно? — сказала она, глядя на Анну своим взглядом, открывавшим, казалось, всю
душу.
Он в глубине
души знал, что он ее
увидит нынче здесь.
— Но в том и вопрос, — перебил своим басом Песцов, который всегда торопился говорить и, казалось, всегда всю
душу полагал на то, о чем он говорил, — в чем полагать высшее развитие? Англичане, Французы, Немцы — кто стоит на высшей степени развития? Кто будет национализовать один другого? Мы
видим, что Рейн офранцузился, а Немцы не ниже стоят! — кричал он. — Тут есть другой закон!
Замечательно было для Левина то, что они все для него нынче были видны насквозь, и по маленьким, прежде незаметным признакам он узнавал
душу каждого и ясно
видел, что они все были добрые.
Она знала любовью всю его
душу, и в
душе его она
видела то, чего она хотела, а что такое состояние
души называется быть неверующим, это ей было всё равно.
Я не виню вас, и Бог мне свидетель, что я,
увидев вас во время вашей болезни, от всей
души решился забыть всё, что было между нами, и начать новую жизнь.
Я не раскаиваюсь и никогда не раскаюсь в том, что я сделал; но я желал одного, вашего блага, блага вашей
души, и теперь я
вижу, что не достиг этого.
«Разумеется, не теперь, — думал Левин, — но когда-нибудь после». Левин, больше чем прежде, чувствовал теперь, что в
душе у него что-то неясно и нечисто и что в отношении к религии он находится в том же самом положении, которое он так ясно
видел и не любил в других и за которое он упрекал приятеля своего Свияжского.
Всякое замечание, самое ничтожное, показывающее, что судьи
видят хоть маленькую часть того, что он
видел в этой картине, до глубины
души волновало его.
— Картина ваша очень подвинулась с тех пор, как я последний раз
видел ее. И как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает фигура Пилата. Так понимаешь этого человека, доброго, славного малого, но чиновника до глубины
души, который не ведает, что творит. Но мне кажется…
Он не
видел ничего невозможного и несообразного в представлении о том, что смерть, существующая для неверующих, для него не существует, и что так как он обладает полнейшею верой, судьей меры которой он сам, то и греха уже нет в его
душе, и он испытывает здесь на земле уже полное спасение.
Анализуя свое чувство и сравнивая его с прежними, она ясно
видела, что не была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни Государя, не была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую
душу, за милый для нее тонкий звук его голоса с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки с напухшими жилами.
Анна жадно оглядывала его; она
видела, как он вырос и переменился в ее отсутствие. Она узнавала и не узнавала его голые, такие большие теперь ноги, выпроставшиеся из одеяла, узнавала эти похуделые щеки, эти обрезанные, короткие завитки волос на затылке, в который она так часто целовала его. Она ощупывала всё это и не могла ничего говорить; слезы
душили ее.
Ему жалко было ее и все-таки досадно. Он уверял ее в своей любви, потому что
видел, что только одно это может теперь успокоить ее, и не упрекал ее словами, но в
душе своей он упрекал ее.
Но закон и все условия нашего положения таковы, что являются тысячи компликаций, которых она теперь, отдыхая
душой после всех страданий и испытаний, не
видит и не хочет
видеть.
Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она
видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине
души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Он
видел, что в
душе ее совершалось что-то прекрасное, но что? — он не мог понять.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком.
Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только
душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
«Избавиться от того, что беспокоит», повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого мужа и худую жену, она поняла, что болезненная жена считает себя непонятою женщиной, и муж обманывает ее и поддерживает в ней это мнение о себе. Анна как будто
видела их историю и все закоулки их
души, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего не было, и она продолжала свою мысль.
Рассуждения приводили его в сомнения и мешали ему
видеть, что̀ должно и что̀ не должно. Когда же он не думал, а жил, он не переставая чувствовал в
душе своей присутствие непогрешимого судьи, решавшего, который из двух возможных поступков лучше и который хуже; и как только он поступал не так, как надо, он тотчас же чувствовал это.