Неточные совпадения
Дети бегали по всему дому, как потерянные; Англичанка поссорилась с экономкой
и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел
еще вчера со двора, во время обеда; черная кухарка
и кучер просили расчета.
Много
еще там было отличного, да не скажешь словами
и мыслями даже наяву не выразишь».
— Вы сходите, сударь, повинитесь
еще. Авось Бог даст. Очень мучаются,
и смотреть жалости, да
и всё в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься…
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок
и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул
еще сырую утреннюю газету
и стал читать ее.
— Да, да. —
И еще раз погладив ее плечико, он поцеловал ее в корни волос
и шею
и отпустил ее.
Она всё
еще говорила, что уедет от него, но чувствовала, что это невозможно; это было невозможно потому, что она не могла отвыкнуть считать его своим мужем
и любить его.
— Уйдите, уйдите отсюда! — закричала она
еще пронзительнее, —
и не говорите мне про ваши увлечения
и про ваши мерзости!
Еще не было двух часов, когда большие стеклянные двери залы присутствия вдруг отворились,
и кто-то вошел. Все члены из-под портрета
и из-за зерцала, обрадовавшись развлечению, оглянулись на дверь; но сторож, стоявший у двери, тотчас же изгнал вошедшего
и затворил за ним стеклянную дверь.
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью
и вследствие того стыдясь
и краснея
еще больше, почти до слез.
И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди
еще,
и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, — а придешь
и ты к нам. Да, так о том, что ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был.
Он прошел
еще несколько шагов,
и пред ним открылся каток,
и тотчас же среди всех катавшихся он узнал ее.
—
Еще слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не советую говорить, — сказал Степан Аркадьич. — Поезжай завтра утром, классически, делать предложение,
и да благословит тебя Бог…
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они
и друзья, хотя они обедали вместе
и пили вино, которое должно было бы
еще более сблизить их, но что каждый думает только о своем,
и одному до другого нет дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения
и знал, что надо делать в этих случаях.
Теперь, при вывозе меньшой, переживались те же страхи, те же сомнения
и еще большие, чем из-за старших, ссоры с мужем.
В половине восьмого, только что она сошла в гостиную, лакей доложил: «Константин Дмитрич Левин». Княгиня была
еще в своей комнате,
и князь не выходил. «Так
и есть», подумала Кити,
и вся кровь прилила ей к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
В это время
еще дама вошла в комнату,
и Левин встал.
— Да нет, Маша, Константин Дмитрич говорит, что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина,
и Левин понял это
и,
еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.
— Какой опыт? столы вертеть? Ну, извините меня, дамы
и господа, но, по моему, в колечко веселее играть, — сказал старый князь, глядя на Вронского
и догадываясь, что он затеял это. — В колечке
еще есть смысл.
Если б он мог слышать, что говорили ее родители в этот вечер, если б он мог перенестись на точку зрения семьи
и узнать, что Кити будет несчастна, если он не женится на ней, он бы очень удивился
и не поверил бы этому. Он не мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое
и хорошее удовольствие ему, а главное ей, могло быть дурно.
Еще меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться.
— Может быть, — сказал Степан Аркадьич. — Что-то мне показалось такое вчера. Да, если он рано уехал
и был
еще не в духе, то это так… Он так давно влюблен,
и мне его очень жаль.
Он извинился
и пошел было в вагон, но почувствовал необходимость
еще раз взглянуть на нее — не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу
и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое
и нежное.
— Не правда ли, очень мила? — сказала графиня про Каренину. — Ее муж со мною посадил,
и я очень рада была. Всю дорогу мы с ней проговорили. Ну, а ты, говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux. [у тебя всё
еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой милый, тем лучше.]
Еще прежде чем вернулись Вронский
и Облонский, дамы узнали эти подробности от дворецкого.
Оттого ли, что дети видели, что мама любила эту тетю, или оттого, что они сами чувствовали в ней особенную прелесть; но старшие два, а за ними
и меньшие, как это часто бывает с детьми,
еще до обеда прилипли к новой тете
и не отходили от нее.
— Ах, много!
И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать всё состояние брату, что он в детстве
еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь
и вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
— Это одна из моих вернейших помощниц, — сказал Корсунский, кланяясь Анне Аркадьевне, которой он не видал
еще. — Княжна помогает сделать бал веселым
и прекрасным. Анна Аркадьевна, тур вальса, — сказал он нагибаясь.
Кити любовалась ею
еще более, чем прежде,
и всё больше
и больше страдала. Кити чувствовала себя раздавленною,
и лицо ее выражало это. Когда Вронский увидал ее, столкнувшись с ней в мазурке, он не вдруг узнал ее — так она изменилась.
— Кто я? —
еще сердитее повторил голос Николая. Слышно было, как он быстро встал, зацепив за что-то,
и Левин увидал перед собой в дверях столь знакомую
и всё-таки поражающую своею дикостью
и болезненностью огромную, худую, сутоловатую фигуру брата, с его большими испуганными глазами.
Он был
еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем был короткий сюртук.
И руки
и широкие кости казались
еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно
и наивно смотрели на вошедшего.
Константин Левин вздохнул, оглядывая в это время комнату, мрачную
и грязную. Этот вздох, казалось,
еще более раздражил Николая.
— Что
еще нужно? — сказал он
и вышел к нему в коридор.
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах,
и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами
и мохрами, когда кучер Игнат,
еще в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика
и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется,
и стыд
и недовольство собой проходят.
Он считал переделку экономических условий вздором, но он всегда чувствовал несправедливость своего избытка в сравнении с бедностью народа
и теперь решил про себя, что, для того чтобы чувствовать себя вполне правым, он, хотя прежде много работал
и нероскошно жил, теперь будет
еще больше работать
и еще меньше будет позволять себе роскоши.
Из окон комнаты Агафьи Михайловны, старой нянюшки, исполнявшей в его доме роль экономки, падал свет на снег площадки пред домом. Она не спала
еще. Кузьма, разбуженный ею, сонный
и босиком выбежал на крыльцо. Лягавая сука Ласка, чуть не сбив с ног Кузьму, выскочила тоже
и визжала, терлась об его колени, поднималась
и хотела
и не смела положить передние лапы ему на грудь.
И вдруг всплывала радостная мысль: «через два года буду у меня в стаде две голландки, сама Пава
еще может быть жива, двенадцать молодых Беркутовых дочерей, да подсыпать на казовый конец этих трех — чудо!» Он опять взялся за книгу.
Старая Ласка,
еще не совсем переварившая радость его приезда
и бегавшая, чтобы полаять на дворе, вернулась, махая хвостом
и внося с собой запах воздуха, подошла к нему, подсунула голову под его руку, жалобно подвизгивая
и требуя, чтоб он поласкал ее.
— Что ж, принесть
еще чайку?—сказала она
и, взяв чашку, вышла.
№ 28!» кричали
еще разные голоса,
и занесенные снегом пробегали обвязанные люди.
Она вздохнула
еще раз, чтобы надышаться,
и уже вынула руку из муфты, чтобы взяться за столбик
и войти в вагон, как
еще человек в военном пальто подле нее самой заслонил ей колеблющийся свет фонаря.
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом,
и впереди плачевно
и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей
еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала,
и на лице ее он видел борьбу.
Он сидел на своем кресле, то прямо устремив глаза вперед себя, то оглядывая входивших
и выходивших,
и если
и прежде он поражал
и волновал незнакомых ему людей своим видом непоколебимого спокойствия, то теперь он
еще более казался горд
и самодовлеющ.
Вронский ничего
и никого не видал. Он чувствовал себя царем, не потому, чтоб он верил, что произвел впечатление на Анну, — он
еще не верил этому, — но потому, что впечатление, которое она произвела на него, давало ему счастье
и гордость.
Еще в то время, как он подходил к Анне Аркадьевне сзади, он заметил с радостью, что она чувствовала его приближение
и оглянулась было
и, узнав его, опять обратилась к мужу.
— О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень
и… я должен тебя огорчить… не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но
еще раз merci, мой друг, что подарила мне день. Наш милый самовар будет в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за то что она всегда
и обо всем волновалась
и горячилась.) Она о тебе спрашивала.
И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.
Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про графиню Лидию Ивановну. Графиня Лидия Ивановна была высокая полная женщина с нездорово-желтым цветом лица
и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее недостатками.
Затем графиня рассказала
еще неприятности
и козни против дела соединения церквей
и уехала торопясь, так как ей в этот день приходилось быть
еще на заседании одного общества
и в Славянском комитете.
Ровно в двенадцать, когда Анна
еще сидела за письменным столом, дописывая письмо к Долли, послышались ровные шаги в туфлях,
и Алексей Александрович, вымытый
и причесанный, с книгою под мышкой, подошел к ней.
Из-за двери
еще на свой звонок он услыхал хохот мужчин
и лепет женского голоса
и крик Петрицкого: «если кто из злодеев, то не пускать!» Вронский не велел денщику говорить о себе
и потихоньку вошел в первую комнату.
—
Еще бы! — сказал Вронский, весело улыбаясь
и пожимая маленькую ручку баронессы. — Как же! старый друг.
Он с особенным удовольствием, казалось, настаивал на том, что девичья стыдливость есть только остаток варварства
и что нет ничего естественнее, как то, чтоб
еще не старый мужчина ощупывал молодую обнаженную девушку.