Неточные совпадения
Левин чувствовал, что
брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей
жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с
братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя
жизнь, хорошая и привычная, по старому».
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего
брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы
жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей
жизни выбрать один и желать этого одного.
Но этак нельзя было жить, и потому Константин пытался делать то, что он всю
жизнь пытался и не умел делать, и то, что, по его наблюдению, многие так хорошо умели делать и без чего нельзя жить: он пытался говорить не то, что думал, и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что
брат его ловит на этом и раздражается этим.
Как ни старался потом Левин успокоить
брата, Николай ничего не хотел слышать, говорил, что гораздо лучше разъехаться, и Константин видел, что просто
брату невыносима стала
жизнь.
Рана Вронского была опасна, хотя она и миновала сердце. И несколько дней он находился между
жизнью и смертью. Когда в первый раз он был в состоянии говорить, одна Варя, жена
брата, была в его комнате.
То чувство смерти, которое было вызвано во всех его прощанием с
жизнью в ту ночь, когда он призвал
брата, было разрушено.
— Вы возродитесь, предсказываю вам, — сказал Сергей Иванович, чувствуя себя тронутым. — Избавление своих
братьев от ига есть цель, достойная и смерти и
жизни. Дай вам Бог успеха внешнего, — и внутреннего мира, — прибавил он и протянул руку.
С той минуты, как при виде любимого умирающего
брата Левин в первый раз взглянул на вопросы
жизни и смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько смерти, сколько
жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое.
Катавасов сначала смешил дам своими оригинальными шутками, которые всегда так нравились при первом знакомстве с ним, но потом, вызванный Сергеем Ивановичем, рассказал очень интересные свои наблюдения о различии характеров и даже физиономий самок и самцов комнатных мух и об их
жизни. Сергей Иванович тоже был весел и за чаем, вызванный
братом, изложил свой взгляд на будущность восточного вопроса, и так просто и хорошо, что все заслушались его.
Неточные совпадения
— Ну,
брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! — сказал капитан, — теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! — Они обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. — Не бойся, — прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, — все вздор на свете!.. Натура — дура, судьба — индейка, а
жизнь — копейка!
— Нет,
брат, ты не ругай меня фетюком, — отвечал зять, — я ей
жизнью обязан. Такая, право, добрая, милая, такие ласки оказывает… до слез разбирает; спросит, что видел на ярмарке, нужно всё рассказать, такая, право, милая.
Со своей стороны Чичиков оглянул также, насколько позволяло приличие,
брата Василия. Он был ростом пониже Платона, волосом темней его и лицом далеко не так красив; но в чертах его лица было много
жизни и одушевленья. Видно было, что он не пребывал в дремоте и спячке.
Брат Василий задумался. «Говорит этот человек несколько витиевато, но в словах его есть правда, — думал <он>. —
Брату моему Платону недостает познания людей, света и
жизни». Несколько помолчав, сказал так вслух:
Следовало бы тоже принять во внимание и прежнюю
жизнь человека, потому что, если не рассмотришь все хладнокровно, а накричишь с первого раза, — запугаешь только его, да и признанья настоящего не добьешься: а как с участием его расспросишь, как
брат брата, — сам все выскажет и даже не просит о смягчении, и ожесточенья ни против кого нет, потому что ясно видит, что не я его наказываю, а закон.