Неточные совпадения
— Долли, что я могу
сказать?…
Одно: прости, прости… Вспомни, разве девять лет жизни не могут искупить минуты, минуты…
— Ты помнишь детей, чтоб играть с ними, а я помню и знаю, что они погибли теперь, —
сказала она видимо
одну из фраз, которые она за эти три дня не раз говорила себе.
— А плут порядочный должен быть этот Фомин, —
сказал Гриневич об
одном из лиц, участвовавших в деле, которое они разбирали.
— Нешто вышел в сени, а то всё тут ходил. Этот самый, —
сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы.
Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
— Ах да, позвольте вас познакомить, —
сказал он. — Мои товарищи: Филипп Иваныч Никитин, Михаил Станиславич Гриневич, — и обратившись к Левину: — земский деятель, новый, земский человек, гимнаст, поднимающий
одною рукой пять пудов, скотовод и охотник и мой друг, Константин Дмитрич Левин, брат Сергея Иваныча Кознышева.
— Ну, коротко
сказать, я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть не может, — заговорил он, как будто кто-то сейчас обидел его, — с
одной стороны игрушка, играют в парламент, а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы забавляться игрушками; а с другой (он заикнулся) стороны, это — средство для уездной coterie [партии] наживать деньжонки.
— Ну, этого я не понимаю, —
сказал Сергей Иванович. —
Одно я понимаю, — прибавил он, — это урок смирения. Я иначе и снисходительнее стал смотреть на то, что называется подлостью, после того как брат Николай стал тем, что он есть… Ты знаешь, что он сделал…
— Еще бы! Что ни говори, это
одно из удовольствий жизни, —
сказал Степан Аркадьич. — Ну, так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало — три десятка, суп с кореньями….
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] —
сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо. Ну как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только
одно: ты делаешь всегда то, что никто не делает.
—
Одно еще я тебе должен
сказать. Ты знаешь Вронского? — спросил Степан Аркадьич Левина.
— Приеду когда-нибудь, —
сказал он. — Да, брат, женщины, — это винт, на котором всё вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И всё от женщин. Ты мне
скажи откровенно, — продолжал он, достав сигару и держась
одною рукой зa бокал, — ты мне дай совет.
— Я
одно хочу
сказать… — начала княгиня, — и по серьезно-оживленному лицу ее Кити угадала, о чем будет речь.
— Я только хочу
сказать, что, подав надежду
одному…
— Не буду, не буду, —
сказала мать, увидав слезы на глазах дочери, — но
одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня тайны. Не будет?
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их
одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не
сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
«Это должен быть Вронский», подумал Левин и, чтоб убедиться в этом, взглянул на Кити. Она уже успела взглянуть на Вронского и оглянулась на Левина. И по
одному этому взгляду невольно просиявших глаз ее Левин понял, что она любила этого человека, понял так же верно, как если б она
сказала ему это словами. Но что же это за человек?
— Ну, нет, —
сказала графиня, взяв ее за руку, — я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы
одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно. А о сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
— Это
одна из моих вернейших помощниц, —
сказал Корсунский, кланяясь Анне Аркадьевне, которой он не видал еще. — Княжна помогает сделать бал веселым и прекрасным. Анна Аркадьевна, тур вальса, —
сказал он нагибаясь.
— Нет, я и так в Москве танцовала больше на вашем
одном бале, чем всю зиму в Петербурге, —
сказала Анна, оглядываясь на подле нее стоявшего Вронского. — Надо отдохнуть перед дорогой.
— О чем вы говорили? —
сказал он, хмурясь и переводя испуганные глаза с
одного на другого. — О чем?
— Впрочем, Анна, по правде тебе
сказать, я не очень желаю для Кити этого брака. И лучше, чтоб это разошлось, если он, Вронский, мог влюбиться в тебя в
один день.
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в
один прекрасный день, проснись и
скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе
скажу, кто виноват во всем: ты и ты,
одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
— Да я и не говорю…
Одно —
скажи мне правду, — проговорила, взяв ее за руку, Дарья Александровна, —
скажи мне, Левин говорил тебе?..
— Что ж вы не приехали обедать? —
сказала она ему. — Удивляюсь этому ясновиденью влюбленных, — прибавила она с улыбкой, так, чтоб он
один слышал: — она не была. Но приезжайте после оперы.
— Скверная история, но уморительная. Не может же Кедров драться с этим господином! Так ужасно горячился? — смеясь переспросил он. — А какова нынче Клер? Чудо! —
сказал он про новую французскую актрису. — Сколько ни смотри, каждый день новая. Только
одни французы могут это.
— Вы помните, что я запретила вам произносить это слово, это гадкое слово, — вздрогнув
сказала Анна; но тут же она почувствовала, что
одним этим словом: запретила она показывала, что признавала за собой известные права на него и этим самым поощряла его говорить про любовь.
— О, да! —
сказала Анна, сияя улыбкой счастья и не понимая ни
одного слова из того, что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу и приняла участие в общем разговоре.
— Вы ничего не
сказали; положим, я ничего и не требую, — говорил он, — но вы знаете, что не дружба мне нужна, мне возможно
одно счастье в жизни, это слово, которого вы так не любите… да, любовь…
Ни
одного слова Степан Аркадьич не
сказал про Кити и вообще Щербацких; только передал поклон жены.
— Вот он! —
сказал Левин, указывая на Ласку, которая, подняв
одно ухо и высоко махая кончиком пушистого хвоста, тихим шагом, как бы желая продлить удовольствие и как бы улыбаясь, подносила убитую птицу к хозяину. — Ну, я рад, что тебе удалось, —
сказал Левин, вместе с тем уже испытывая чувство зависти, что не ему удалось убить этого вальдшнепа.
— Это можно, —
сказал Рябинин, садясь и самым мучительным для себя образом облокачиваясь на спинку кресла. — Уступить надо, князь. Грех будет. A деньги готовы окончательно, до
одной копейки. За деньгами остановки не бывает.
— Ох, эти господа! —
сказал он приказчику, —
один предмет.
— Умно, Алеша, —
сказал ротмистр громким баритоном. — Теперь поешь и выпей
одну рюмочку.
— Ну, уж вы нам задали вчера, —
сказал один из пришедших, — всю ночь не давали спать.
— Махотина? Да, это мой
один серьезный соперник, —
сказал Вронский.
И ему в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что необходимо прекратить эту ложь, и чем скорее, тем лучше. «Бросить всё ей и мне и скрыться куда-нибудь
одним с своею любовью»,
сказал он себе.
— Ты испугал меня, —
сказала она. — Я
одна и жду Сережу, он пошел гулять; они отсюда придут.
— Всё об
одном, —
сказала она с улыбкой.
— Не торопитесь, —
сказал Корд Вронскому, — и помните
одно: не задерживайте у препятствий и не посылайте, давайте ей выбирать, как она хочет.
— Браво! —
сказал чей-то
один голос.
— Не поверхностное, —
сказала княгиня Тверская. —
Один офицер, говорят, сломал два ребра.
— Волнует, но нельзя оторваться, —
сказала другая дама. — Если б я была Римлянка, я бы не пропустила ни
одного цирка.
— Нет, отчего? Я
скажу, — просто
сказала Варенька и, не дожидаясь ответа, продолжала: — да, это воспоминание, и было тяжелое когда-то. Я любила
одного человека, и эту вещь я пела ему.
— Разумеется, нет; я никогда не
сказала ни
одного слова, но он знал. Нет, нет, есть взгляды, есть манеры. Я буду сто лет жить, не забуду.
— Нет, я всегда хожу
одна, и никогда со мной ничего не бывает, —
сказала она, взяв шляпу. И, поцеловав ещё раз Кити и так и не
сказав, что было важно, бодрым шагом, с нотами под мышкой, скрылась в полутьме летней ночи, унося с собой свою тайну о том, что важно и что даёт ей это завидное спокойствие и достоинство.
— Кити, не было ли у тебя чего-нибудь неприятного с Петровыми? —
сказала княгиня, когда они остались
одни. — Отчего она перестала присылать детей и ходить к нам?
Кити отвечала, что ничего не было между ними и что она решительно не понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити ответила совершенную правду. Она не знала причины перемены к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в такой вещи, которую она не могла
сказать матери, которой она не говорила и себе. Это была
одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя
сказать даже самой себе; так страшно и постыдно ошибиться.
— Что с тобой? Что ты такая красная? —
сказали ей мать и отец в
один голос.
— Впрочем, — нахмурившись
сказал Сергей Иванович, не любивший противоречий и в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с
одного на другое и без всякой связи вводили новые доводы, так что нельзя было знать, на что отвечать, — впрочем, не в том дело. Позволь. Признаешь ли ты, что образование есть благо для народа?