Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну,
скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас
одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Да и мигнул Орефьевне:
И бабы, что протискались
Поближе к господам,
Креститься тоже начали,
Одна так даже всхлипнула
Вподобие дворового.
(«Урчи! вдова Терентьевна!
Старуха полоумная!» —
Сказал сердито Влас.)
Из тучи солнце красное
Вдруг выглянуло; музыка
Протяжная и тихая
Послышалась с реки…
«Так, значит, свадьба? Следует, —
Сказал один из Губиных, —
Поздравить молодых».
У столбика дорожного
Знакомый голос слышится,
Подходят наши странники
И видят: Веретенников
(Что башмачки козловые
Вавиле подарил)
Беседует с крестьянами.
Крестьяне открываются
Миляге по душе:
Похвалит Павел песенку —
Пять раз споют, записывай!
Понравится пословица —
Пословицу пиши!
Позаписав достаточно,
Сказал им Веретенников:
«Умны крестьяне русские,
Одно нехорошо,
Что пьют до одурения,
Во рвы, в канавы валятся —
Обидно поглядеть...
«Ой батюшки, есть хочется!» —
Сказал упалым голосом
Один мужик; из пещура
Достал краюху — ест.
«Небось! мы не грабители!» —
Сказал попу Лука.
(Лука — мужик присадистый,
С широкой бородищею.
Упрям, речист и глуп.
Лука похож на мельницу:
Одним не птица мельница,
Что, как ни машет крыльями,
Небось не полетит...
Стародум(сведя обоих). Вам
одним за секрет
сказать можно. Она сговорена. (Отходит и дает знак Софье, чтоб шла за ним.)
Скотинин. То ль еще увидишь, как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через час место приду к тебе
один. Тут дело и сладим.
Скажу, не похвалясь: каков я, право, таких мало. (Отходит.)
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив
один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему
одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы
одним чувством,
одною боязнию: рано или поздно сверзиться.
Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
— Про себя могу
сказать одно: в сражениях не бывал-с, но в парадах закален даже сверх пропорции. Новых идей не понимаю. Не понимаю даже того, зачем их следует понимать-с.
Справедливость требует, однако ж,
сказать, что в сочинении этом пропущено
одно довольно крупное обстоятельство, о котором упоминается в летописи.
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось что-то искушающее, почти зловещее. Казалось, эти звуки говорили:"Хитер, прохвост, твой бред, но есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего будет". Да; это был тоже бред, или, лучше
сказать, тут встали лицом к лицу два бреда:
один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
На это могу
сказать одно: кто не верит в волшебные превращения, тот пусть не читает летописи Глупова.
Ежели я
скажу, что через женский пол опытный администратор может во всякое время знать все сокровенные движения управляемых, то этого
одного уже достаточно, чтобы доказать, сколь важен этот административный метод.
Выступил тут вперед
один из граждан и, желая подслужиться,
сказал, что припасена у него за пазухой деревянного дела пушечка малая на колесцах и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой забаве несказанно, сел на лужок и начал из пушечки стрелять. Стреляли долго, даже умучились, а до обеда все еще много времени остается.
Это, так
сказать, апокалипсическое [Апока́липсис (греч. — откровение) — книга туманных пророчеств, написанная, по древнему преданию,
одним из учеников Христа.] письмо, которое может понять только тот, кто его получает.
Рассказывают следующее.
Один озабоченный градоначальник, вошед в кофейную, спросил себе рюмку водки и, получив желаемое вместе с медною монетою в сдачу, монету проглотил, а водку вылил себе в карман. Вполне сему верю, ибо при градоначальнической озабоченности подобные пагубные смешения весьма возможны. Но при этом не могу не
сказать: вот как градоначальники должны быть осторожны в рассмотрении своих собственных действий!
—
Одно еще я тебе должен
сказать. Ты знаешь Вронского? — спросил Степан Аркадьич Левина.
— Ты испугал меня, —
сказала она. — Я
одна и жду Сережу, он пошел гулять; они отсюда придут.
— Насажена неладно, рукоятка высока, вишь, ему сгибаться как, —
сказал один.
— Я только хочу
сказать, что, подав надежду
одному…
Пройдя еще
один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился и, подойдя к старику, что-то тихо
сказал ему. Они оба поглядели на солнце. «О чем это они говорят и отчего он не заходит ряд?» подумал Левин, не догадываясь, что мужики не переставая косили уже не менее четырех часов, и им пора завтракать.
— Впрочем, — нахмурившись
сказал Сергей Иванович, не любивший противоречий и в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с
одного на другое и без всякой связи вводили новые доводы, так что нельзя было знать, на что отвечать, — впрочем, не в том дело. Позволь. Признаешь ли ты, что образование есть благо для народа?
— Нет, я и так в Москве танцовала больше на вашем
одном бале, чем всю зиму в Петербурге, —
сказала Анна, оглядываясь на подле нее стоявшего Вронского. — Надо отдохнуть перед дорогой.
— Это
одна из моих вернейших помощниц, —
сказал Корсунский, кланяясь Анне Аркадьевне, которой он не видал еще. — Княжна помогает сделать бал веселым и прекрасным. Анна Аркадьевна, тур вальса, —
сказал он нагибаясь.
Одно то, что̀ он
сказал про щуку, другое — что было что-то не то в нежной жалости, которую он испытывал к Анне.
― Арсений доходит до крайности, я всегда говорю, ―
сказала жена. ― Если искать совершенства, то никогда не будешь доволен. И правду говорит папа, что когда нас воспитывали, была
одна крайность ― нас держали в антресолях, а родители жили в бельэтаже; теперь напротив ― родителей в чулан, а детей в бельэтаж. Родители уж теперь не должны жить, а всё для детей.
— О, да! —
сказала Анна, сияя улыбкой счастья и не понимая ни
одного слова из того, что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу и приняла участие в общем разговоре.
— Да это газеты все
одно говорят, —
сказал князь. — Это правда. Да уж так-то всё
одно, что точно лягушки перед грозой. Из-за них и не слыхать ничего.
— Плохо! Безнадежный субъект! —
сказал Катавасов. — Ну, выпьем за его исцеление или пожелаем ему только, чтоб хоть
одна сотая его мечтаний сбылась. И это уж будет такое счастье, какое не бывало на земле!
Она раскаивалась утром в том, чтó она
сказала мужу, и желала только
одного, чтоб эти слова были как бы не сказаны. И вот письмо это признавало слова несказанными и давало ей то, чего она желала. Но теперь это письмо представлялось ей ужаснее всего, что только она могла себе представить.
— Всё об
одном, —
сказала она с улыбкой.
Другое разочарование и очарование были ссоры. Левин никогда не мог себе представить, чтобы между им и женою могли быть другие отношения, кроме нежных, уважительных, любовных, и вдруг с первых же дней они поссорились, так что она
сказала ему, что он не любит ее, любит себя
одного, заплакала и замахала руками.
За чаем продолжался тот же приятный, полный содержания разговор. Не только не было ни
одной минуты, чтобы надо было отыскивать предмет для разговора, но, напротив, чувствовалось, что не успеваешь
сказать того, что хочешь, и охотно удерживаешься, слушая, что говорит другой. И всё, что ни говорили, не только она сама, но Воркуев, Степан Аркадьич, — всё получало, как казалось Левину, благодаря ее вниманию и замечаниям, особенное значение.
— Но человек может чувствовать себя неспособным иногда подняться на эту высоту, —
сказал Степан Аркадьич, чувствуя, что он кривит душою, признавая религиозную высоту, но вместе с тем не решаясь признаться в своем свободомыслии перед особой, которая
одним словом Поморскому может доставить ему желаемое место.
Кити отвечала, что ничего не было между ними и что она решительно не понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити ответила совершенную правду. Она не знала причины перемены к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в такой вещи, которую она не могла
сказать матери, которой она не говорила и себе. Это была
одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя
сказать даже самой себе; так страшно и постыдно ошибиться.
Одно, что я могу
сказать против, это то, что, потеряв Marie, я говорил себе, что останусь верен ее памяти.
— Вы ничего не
сказали; положим, я ничего и не требую, — говорил он, — но вы знаете, что не дружба мне нужна, мне возможно
одно счастье в жизни, это слово, которого вы так не любите… да, любовь…
— Mais vous venez trop tard, [Но вы являетесь слишком поздно,] —
сказала она, обтирая платком руку, которую ей намочила лошадь, бравшая сахар. Анна обратилась к Долли: — Ты надолго ли? На
один день? Это невозможно!
— Что же, окошко открыто… Поедем сейчас в Тверь!
Одна медведица, на берлогу можно итти. Право, поедем на пятичасовом! А тут как хотят, —
сказал улыбаясь Чириков.
— Славное болото! Тебе, верно, Весловский мешал. Двум с
одною собакой неловко, —
сказал Степан Аркадьич, смягчая свое торжество.
С тех пор, как Алексей Александрович выехал из дома с намерением не возвращаться в семью, и с тех пор, как он был у адвоката и
сказал хоть
одному человеку о своем намерении, с тех пор особенно, как он перевел это дело жизни в дело бумажное, он всё больше и больше привыкал к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
— Благодарим, — отвечал старик, взял стакан, но отказался от сахара, указав на оставшийся обгрызенный им комок. — Где же с работниками вести дело? —
сказал он. — Раззор
один. Вот хоть бы Свияжсков. Мы знаем, какая земля — мак, а тоже не больно хвалятся урожаем. Всё недосмотр!
Но в это время
один дворянин из партии Сергея Ивановича
сказал, что он слышал, что комиссия не поверяла сумм, считая поверку оскорблением губернскому предводителю.
— О, нет! — как будто с трудом понимая, —
сказал Вронский. — Если вам всё равно, то будемте ходить. В вагонах такая духота. Письмо? Нет, благодарю вас; для того чтоб умереть, не нужно рекомендаций. Нешто к Туркам… —
сказал он, улыбнувшись
одним ртом. Глаза продолжали иметь сердито-страдающее выражение.
— Долли, что я могу
сказать?…
Одно: прости, прости… Вспомни, разве девять лет жизни не могут искупить минуты, минуты…
— Я вот говорю Анне Аркадьевне, —
сказал Воркуев, — что если б она положила хоть
одну сотую той энергии на общее дело воспитания русских детей, которую она кладет на эту Англичанку, Анна Аркадьевна сделал бы большое, полезное дело.
— Да еще не
один, а эскадрон ведет на свой счет! —
сказал Катавасов.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе
скажу, кто виноват во всем: ты и ты,
одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
—
Одно…. это прежняя пассия Вареньки, —
сказала она, по естественной связи мысли вспомнив об этом. — Я хотела
сказать как-нибудь Сергею Ивановичу, приготовить его. Они, все мужчины. — прибавила она, — ужасно ревнивы к нашему прошедшему.