Неточные совпадения
—
Ты пойми, — сказал
он, — что это не любовь. Я был влюблен, но это не то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь, как счастья, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И
надо решить…
— Мне обедать еще рано, а выпить
надо. Я приду сейчас. Ей, вина! — крикнул
он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет, не
надо, — тотчас же опять крикнул
он. —
Ты домой, так я с
тобой пойду.
— Вот
оно! Вот
оно! — смеясь сказал Серпуховской. — Я же начал с того, что я слышал про
тебя, про твой отказ… Разумеется, я
тебя одобрил. Но на всё есть манера. И я думаю, что самый поступок хорош, но
ты его сделал не так, как
надо.
— Нет, — сморщившись от досады за то, что
его подозревают в такой глупости, сказал Серпуховской. — Tout ça est une blague. [Всё это глупости.] Это всегда было и будет. Никаких коммунистов нет. Но всегда людям интриги
надо выдумать вредную, опасную партию. Это старая штука. Нет, нужна партия власти людей независимых, как
ты и я.
— А сын? — вскрикнула она. —
Ты видишь, чтò
он пишет? —
надо оставить
его, а я не могу и не хочу сделать это.
― Скоро, скоро.
Ты говорил, что наше положение мучительно, что
надо развязать
его. Если бы
ты знал, как мне
оно тяжело, что бы я дала за то, чтобы свободно и смело любить
тебя! Я бы не мучалась и
тебя не мучала бы своею ревностью… И это будет скоро, но не так, как мы думаем.
— Это несчастие роковое, и
надо признать
его. Я признаю это несчастие совершившимся фактом и стараюсь помочь и ей и
тебе, — сказал Степан Аркадьич.
— Ну, Костя, теперь
надо решить, — сказал Степан Аркадьич с притворно-испуганным видом, — важный вопрос.
Ты именно теперь в состоянии оценить всю важность
его. У меня спрашивают: обожженные ли свечи зажечь или необожженные? Разница десять рублей, — присовокупил
он, собирая губы в улыбку. — Я решил, но боюсь, что
ты не изъявишь согласия.
—
Он? — нет. Но
надо иметь ту простоту, ясность, доброту, как твой отец, а у меня есть ли это? Я не делаю и мучаюсь. Всё это
ты наделала. Когда
тебя не было и не было еще этого, — сказал
он со взглядом на ее живот, который она поняла, — я все свои силы клал на дело; а теперь не могу, и мне совестно; я делаю именно как заданный урок, я притворяюсь…
— Я очень рад, поедем. А вы охотились уже нынешний год? — сказал Левин Весловскому, внимательно оглядывая
его ногу, но с притворною приятностью, которую так знала в
нем Кити и которая так не шла
ему. — Дупелей не знаю найдем ли, а бекасов много. Только
надо ехать рано. Вы не устанете?
Ты не устал, Стива?
—
Он говорил о том, о чем я сама хочу говорить, и мне легко быть
его адвокатом: о том, нет ли возможности и нельзя ли… — Дарья Александровна запнулась, — исправить, улучшить твое положение…
Ты знаешь, как я смотрю… Но всё-таки, если возможно,
надо выйти замуж…
—
Ты говоришь, что это нехорошо? Но
надо рассудить, — продолжала она. —
Ты забываешь мое положение. Как я могу желать детей? Я не говорю про страдания, я
их не боюсь. Подумай, кто будут мои дети? Несчастные дети, которые будут носить чужое имя. По самому своему рождению
они будут поставлены в необходимость стыдиться матери, отца, своего рождения.
—
Надо развод? Я напишу
ему. Я вижу, что я не могу так жить… Но я поеду с
тобой в Москву.
— Нет, — сказала она, раздражаясь тем, что
он так очевидно этой переменой разговора показывал ей, что она раздражена, — почему же
ты думаешь, что это известие так интересует меня, что
надо даже скрывать? Я сказала, что не хочу об этом думать, и желала бы, чтобы
ты этим так же мало интересовался, как и я.
— Да вот спросите у
него.
Он ничего не знает и не думает, — сказал Левин. —
Ты слышал, Михайлыч, об войне? — обратился
он к
нему. — Вот что в церкви читали?
Ты что же думаешь?
Надо нам воевать за христиан?
Неточные совпадения
Недаром порывается // В Москву, в новорситет!» // А Влас
его поглаживал: // «Дай Бог
тебе и серебра, // И золотца, дай умную, // Здоровую жену!» // — Не
надо мне ни серебра, // Ни золота, а дай Господь, // Чтоб землякам моим // И каждому крестьянину // Жилось вольготно-весело // На всей святой Руси!
Его послушать
надо бы, // Однако вахлаки // Так обозлились, не дали // Игнатью слова вымолвить, // Особенно Клим Яковлев // Куражился: «Дурак же
ты!..» // — А
ты бы прежде выслушал… — // «Дурак же
ты…» // — И все-то вы, // Я вижу, дураки!
Тут Печорин задумался. «Да, — отвечал
он, —
надо быть осторожнее… Бэла, с нынешнего дня
ты не должна более ходить на крепостной вал».
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, — говорил
он, — на
тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение…
Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред
тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
— Раз нам не везет,
надо искать. Я, может быть, снова поступлю служить — на «Фицроя» или «Палермо». Конечно,
они правы, — задумчиво продолжал
он, думая об игрушках. — Теперь дети не играют, а учатся.
Они все учатся, учатся и никогда не начнут жить. Все это так, а жаль, право, жаль. Сумеешь ли
ты прожить без меня время одного рейса? Немыслимо оставить
тебя одну.