Неточные совпадения
Окончив газету, вторую чашку кофе и калач
с маслом, он встал, стряхнул крошки калача
с жилета и, расправив широкую грудь, радостно улыбнулся, не оттого, чтоб у него на
душе было что-нибудь особенно приятное, — радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение.
Ему хотелось, чтобы Левин
был весел. Но Левин не то что
был не весел, он
был стеснен.
С тем, что
было у него в
душе, ему жутко и неловко
было в трактире, между кабинетами, где обедали
с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, Татар — всё это
было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его
душу.
Кити встала за столиком и, проходя мимо, встретилась глазами
с Левиным. Ей всею
душой было жалко его, тем более, что она жалела его в несчастии, которого сама
была причиною. «Если можно меня простить, то простите, — сказал ее взгляд, — я так счастлива».
Княгиня
была сперва твердо уверена, что нынешний вечер решил судьбу Кити и что не может
быть сомнения в намерениях Вронского; но слова мужа смутили ее. И, вернувшись к себе, она, точно так же как и Кити,
с ужасом пред неизвестностью будущего, несколько раз повторила в
душе: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!»
Как ни казенна
была эта фраза, Каренина, видимо, от
души поверила и порадовалась этому. Она покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо губам графини, опять выпрямилась и
с тою же улыбкой, волновавшеюся между губами и глазами, подала руку Вронскому. Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию,
с которым она крепко и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело.
Все эти дни Долли
была одна
с детьми. Говорить о своем горе она не хотела, а
с этим горем на
душе говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет всё, и то ее радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении
с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он
был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота
была ты для него, и я знаю, что чем больше он
с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда
была и осталась, а это увлечение не
души его…
Левин чувствовал, что брат Николай в
душе своей, в самой основе своей
души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не
был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не
был виноват в том, что родился
с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел
быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам
с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
Но и после, и на другой и на третий день, она не только не нашла слов, которыми бы она могла выразить всю сложность этих чувств, но не находила и мыслей, которыми бы она сама
с собой могла обдумать всё, что
было в ее
душе.
Но ему стало стыдно за это чувство, и тотчас же он как бы раскрыл свои душевные объятия и
с умиленною радостью ожидал и желал теперь всею
душой, чтоб это
был брат.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не понимал всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему
было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в
душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства к семье, т. е. к жене и сыну. Он, внимательный отец,
с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой человек!» обращался он к нему.
Он не позволял себе думать об этом и не думал; но вместе
с тем он в глубине своей
души никогда не высказывая этого самому себе и не имея на то никаких не только доказательств, но и подозрений, знал несомненно, что он
был обманутый муж, и
был от этого глубоко несчастлив.
Но в семье она — и не для того только, чтобы показывать пример, а от всей
души — строго исполняла все церковные требования, и то, что дети около года не
были у причастия, очень беспокоило ее, и,
с полным одобрением и сочувствием Матрены Филимоновны, она решила совершить это теперь, летом.
А в
душе Алексея Александровича, несмотря на полное теперь, как ему казалось, презрительное равнодушие к жене, оставалось в отношении к ней одно чувство — нежелание того, чтоб она беспрепятственно могла соединиться
с Вронским, чтобы преступление ее
было для нее выгодно.
— Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотела
выпить чашку чаю, пока они приедут. А вы бы пошли, — обратилась она к Тушкевичу, —
с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, где подстригли. Мы
с вами успеем по
душе поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? — обратилась она к Анне
с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
Редко встречая Анну, он не мог ничего ей сказать, кроме пошлостей, но он говорил эти пошлости, о том, когда она переезжает в Петербург, о том, как ее любит графиня Лидия Ивановна,
с таким выражением, которое показывало, что он от всей
души желает
быть ей приятным и показать свое уважение и даже более.
Получив письмо мужа, она знала уже в глубине
души, что всё останется по-старому, что она не в силах
будет пренебречь своим положением, бросить сына и соединиться
с любовником.
Получив письмо Свияжского
с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского
есть только его ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине
души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских
была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин,
был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота
душила его, он
с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина
были самые разнообразные, но конец всех мыслей
был один: смерть.
Алексей Александрович думал тотчас стать в те холодные отношения, в которых он должен
был быть с братом жены, против которой он начинал дело развода; но он не рассчитывал на то море добродушия, которое выливалось из берегов в
душе Степана Аркадьича.
Душевное расстройство Алексея Александровича всё усиливалось и дошло теперь до такой степени, что он уже перестал бороться
с ним; он вдруг почувствовал, что то, что он считал душевным расстройством,
было, напротив, блаженное состояние
души, давшее ему вдруг новое, никогда неиспытанное им счастье.
Это он знал твердо и знал уже давно,
с тех пор как начал писать ее; но суждения людей, какие бы они ни
были, имели для него всё-таки огромную важность и до глубины
души волновали его.
Еще более он
был во глубине
души несогласен
с тем, что ей нет дела до той женщины, которая
с братом, и он
с ужасом думал о всех могущих встретиться столкновениях.
Окончив курсы в гимназии и университете
с медалями, Алексей Александрович
с помощью дяди тотчас стал на видную служебную дорогу и
с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни в гимназии, ни в университете, ни после на службе Алексей Александрович не завязал ни
с кем дружеских отношений. Брат
был самый близкий ему по
душе человек, но он служил по министерству иностранных дел, жил всегда за границей, где он и умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение
есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его
душе живет Христос и что, подписывая бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича
было необходимо так думать, ему
было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы и выдуманную, высоту,
с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
Анализуя свое чувство и сравнивая его
с прежними, она ясно видела, что не
была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни Государя, не
была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не
было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую
душу, за милый для нее тонкий звук его голоса
с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки
с напухшими жилами.
Воспоминание о вас для вашего сына может повести к вопросам
с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в
душу ребенка духа осуждения к тому, что должно
быть для него святыней, и потому прошу понять отказ вашего мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
Агафья Михайловна
с разгоряченным и огорченным лицом, спутанными волосами и обнаженными по локоть худыми руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно смотрела на малину, от всей
души желая, чтоб она застыла и не проварилась. Княгиня, чувствуя, что на нее, как на главную советницу по варке малины, должен
быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась сделать вид, что она занята другим и не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала на жаровню.
— То
есть как тебе сказать?… Я по
душе ничего не желаю, кроме того, чтобы вот ты не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя
с другими, особенно
с братом, я чувствую, что я плох.
Левину самому хотелось зайти в эти местечки, но местечки
были от дома близкие, он всегда мог взять их, и местечки
были маленькие, — троим негде стрелять. И потому он кривил
душой, говоря, что едва ли
есть что. Поравнявшись
с маленьким болотцем, Левин хотел проехать мимо, но опытный охотничий глаз Степана Аркадьича тотчас же рассмотрел видную
с дороги мочежину.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею
душой было жалко Анну в то время, как она говорила
с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях
с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
Она благодарна
была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече
с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он
был доволен ею. Она сама
была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине
души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и
быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело
с его
души. К кому же ему
было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою
душу и свою любовь?
Зачем, когда в
душе у нее
была буря, и она чувствовала, что стоит на повороте жизни, который может иметь ужасные последствия, зачем ей в эту минуту надо
было притворяться пред чужим человеком, который рано или поздно узнает же всё, — она не знала; но, тотчас же смирив в себе внутреннюю бурю, она села и стала говорить
с гостем.
Катавасов, войдя в свой вагон, невольно кривя
душой, рассказал Сергею Ивановичу свои наблюдения над добровольцами, из которых оказывалось, что они
были отличные ребята. На большой станции в городе опять пение и крики встретили добровольцев, опять явились
с кружками сборщицы и сборщики, и губернские дамы поднесли букеты добровольцам и пошли за ними в буфет; но всё это
было уже гораздо слабее и меньше, чем в Москве.
Она знала, что̀ мучало ее мужа. Это
было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у нее спросили, полагает ли она, что в будущей жизни он, если не поверит,
будет погублен, она бы должна
была согласиться, что он
будет погублен, — его неверие не делало ее несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего не может
быть спасения, и любя более всего на свете
душу своего мужа,
с улыбкой думала о его неверии и говорила сама себе, что он смешной.
Другое
было то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие
с ним одинаковые воззрения, ничего другого не подразумевали под ними и что они, ничего не объясняя, только отрицали те вопросы, без ответа на которые он чувствовал, что не мог жить, а старались разрешить совершенно другие, не могущие интересовать его вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении
души и т. п.
И каждое не только не нарушало этого, но
было необходимо для того, чтобы совершалось то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно
было каждому вместе
с миллионами разнообразнейших людей, мудрецов и юродивых, детей и стариков — со всеми,
с мужиком,
с Львовым,
с Кити,
с нищими и царями, понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь
души, для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим.
И все эти соображения о значении Славянского элемента во всемирной истории показались ему так ничтожны в сравнении
с тем, что делалось в его
душе, что он мгновенно забыл всё это и перенесся в то самое настроение, в котором
был нынче утром.
Он сразу перенесся в то чувство, которое руководило им, которое
было связано
с этими мыслями, и нашел в
душе своей это чувство еще более сильным и определенным, чем прежде.