Неточные совпадения
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди
еще, и ты
придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, — а
придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был.
— Да нет, Маша, Константин Дмитрич говорит, что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина, и Левин понял это и,
еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский со своею открытою веселою улыбкой сейчас же
пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.
— Рабочих надо непременно нанять
еще человек пятнадцать. Вот не
приходят. Нынче были, по семидесяти рублей на лето просят.
— Мне обедать
еще рано, а выпить надо. Я
приду сейчас. Ей, вина! — крикнул он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет, не надо, — тотчас же опять крикнул он. — Ты домой, так я с тобой пойду.
—
Пришла, да я не видал
еще.
Вместе с Фру-Фру он
еще издалека видел эту банкетку, и вместе им обоим, ему и лошади,
пришло мгновенное сомнение.
Еще она не вышла, как с поздравлениями
пришли слуги.
К этому удовольствию примешивалось
еще и то, что ему
пришла мысль, что, когда это дело сделается, он жене и близким знакомым будет задавать вопрос: «какая разница между мною и Государем?
— Это
придет, — утешал его Голенищев, в понятии которого Вронский имел и талант и, главное, образование, дающее возвышенный взгляд на искусство. Убеждение Голенищева в таланте Вронского поддерживалось
еще и тем, что ему нужно было сочувствие и похвалы Вронского его статьям и мыслям, и он чувствовал, что похвалы и поддержка должны быть взаимны.
Он
еще долго сидел так над ним, всё ожидая конца. Но конец не
приходил. Дверь отворилась, и показалась Кити. Левин встал, чтоб остановить ее. Но в то время, как он вставал, он услыхал движение мертвеца.
—
Еще не уходи. Он не скоро
придет.
Потом надо было
еще раз получить от нее подтверждение, что она не сердится на него за то, что он уезжает на два дня, и
еще просить ее непременно
прислать ему записку завтра утром с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб он мог знать, что она благополучна.
Перед отъездом Вронского на выборы, обдумав то, что те сцены, которые повторялись между ними при каждом его отъезде, могут только охладить, а не привязать его, Анна решилась сделать над собой все возможные усилия, чтобы спокойно переносить разлуку с ним. Но тот холодный, строгий взгляд, которым он посмотрел на нее, когда
пришел объявить о своем отъезде, оскорбил ее, и
еще он не уехал, как спокойствие ее уже было разрушено.
— Vous m’excuserez, mais vous voyez… Revenez vers dix heures, encore mieux demain. [Извините меня, но вы видите…
Приходите к десяти часам,
еще лучше — завтра.]
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно
еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва,
приходили ей в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
— Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас же подумала: «стало быть, можно было устроиться так, чтобы сделать, как я хотела». — Нет, как ты хотел, так и делай. Иди в столовую, я сейчас
приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая на руку Аннушки, на которой уже лежала гора тряпок,
еще что-то.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или
еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он
придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он
еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Вошли двое: один широкоплечий, лохматый, с курчавой бородой и застывшей в ней неопределенной улыбкой, не то пьяной, не то насмешливой. У печки остановился, греясь, кто-то высокий, с черными усами и острой бородой. Бесшумно явилась молодая женщина в платочке, надвинутом до бровей. Потом один за другим
пришло еще человека четыре, они столпились у печи, не подходя к столу, в сумраке трудно было различить их. Все молчали, постукивая и шаркая ногами по кирпичному полу, только улыбающийся человек сказал кому-то:
Неточные совпадения
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства долгого, // Ни кабаком самим //
Еще народу русскому // Пределы не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель!
приди!..
—
Пришел я из Песочного… // Молюсь за Дему бедного, // За все страдное русское // Крестьянство я молюсь! //
Еще молюсь (не образу // Теперь Савелий кланялся), // Чтоб сердце гневной матери // Смягчил Господь… Прости! —
Скотинин. То ль
еще увидишь, как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через час место
приду к тебе один. Тут дело и сладим. Скажу, не похвалясь: каков я, право, таких мало. (Отходит.)
Он
еще не сделал никаких распоряжений, не высказал никаких мыслей, никому не сообщил своих планов, а все уже понимали, что
пришел конец.
Еще через три дня Евсеич
пришел к бригадиру в третий раз и сказал: