Неточные совпадения
— Долли, что я могу
сказать?… Одно:
прости,
прости… Вспомни, разве девять лет жизни не могут искупить минуты, минуты…
— Долли! — проговорил он, уже всхлипывая. — Ради Бога, подумай о детях, они не виноваты. Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить свою вину. Чем я могу, я всё готов! Я виноват, нет слов
сказать, как я виноват! Но, Долли,
прости!
Кити встала за столиком и, проходя мимо, встретилась глазами с Левиным. Ей всею душой было жалко его, тем более, что она жалела его в несчастии, которого сама была причиною. «Если можно меня
простить, то
простите, —
сказал ее взгляд, — я так счастлива».
— Да, я понимаю, что положение его ужасно; виноватому хуже, чем невинному, —
сказала она, — если он чувствует, что от вины его всё несчастие. Но как же
простить, как мне опять быть его женою после нее? Мне жить с ним теперь будет мученье, именно потому, что я люблю свою прошедшую любовь к нему…
— Не знаю, не могу судить… Нет, могу, —
сказала Анна, подумав; и, уловив мыслью положение и свесив его на внутренних весах, прибавила: — Нет, могу, могу, могу. Да, я
простила бы. Я не была бы тою же, да, но
простила бы, и так
простила бы, как будто этого не было, совсем не было.
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то, что не раз думала, — иначе бы это не было прощение. Если
простить, то совсем, совсем. Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату, —
сказала она вставая, и по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
—
Простите меня, если вам неприятно то, что я
сказал, — заговорил он покорно.
— Я то же самое сейчас думал, —
сказал он, — как из-за меня ты могла пожертвовать всем? Я не могу
простить себе то, что ты несчастлива.
— Я иду,
прощайте! —
сказала Анна и, поцеловав сына, подошла к Алексею Александровичу и протянула ему руку. — Ты очень мил, что приехал.
— Ну, Дарья Александровна, вы меня извините, —
сказал он вставая. —
Прощайте! Дарья Александровна, до свиданья.
— Поди, поди к Mariette, —
сказала она Сереже, вышедшему было за ней, и стала ходить по соломенному ковру террасы. «Неужели они не
простят меня, не поймут, как это всё не могло быть иначе?»
сказала она себе.
— Алексей Александрович,
простите меня, я не имею права… но я, как сестру, люблю и уважаю Анну; я прошу, умоляю вас
сказать мне, что такое между вами? в чем вы обвиняете ее?
— Нет, постойте! Вы не должны погубить ее. Постойте, я вам
скажу про себя. Я вышла замуж, и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела всё бросить, я хотела сама… Но я опомнилась, и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу. Дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу… Я
простила, и вы должны
простить!
— Ну, так вот прочтите. Я
скажу то, чего бы желала. Очень бы желала! — Она написала начальные буквы: ч, в, м, з, и, п, ч, б. Это значило: «чтобы вы могли забыть и
простить, чтò было».
— Может быть, это к лучшему. Вы мне должны
простить многое. Я должен
сказать вам…
— Ну,
прощайте, моя прелесть, —
сказала Бетси вставая. Она поцеловала Анну и вышла. Алексей Александрович провожал ее.
— Нет, вы упрекаете! Боже мой! зачем я не умерла! — И она зарыдала. —
Прости меня, я раздражена, я несправедлива, —
сказала она опоминаясь. — Но уйди…
— Но я повторяю: это совершившийся факт. Потом ты имела,
скажем, несчастие полюбить не своего мужа. Это несчастие; но это тоже совершившийся факт. И муж твой признал и
простил это. — Он останавливался после каждой фразы, ожидая ее возражения, но она ничего не отвечала. — Это так. Теперь вопрос в том: можешь ли ты продолжать жить с своим мужем? Желаешь ли ты этого? Желает ли он этого?
— А кто бросит камень? —
сказал Алексей Александрович, очевидно довольный своей ролью. — Я всё
простил и потому не могу лишать ее того, что есть потребность любви для нее — любви к сыну…
— Нисколько. Мне так это весело будет, — действительно весело блестя глазами,
сказал Левин. — Ну,
прости ее, Долли! Она не будет, —
сказал он про маленькую преступницу, которая не шла к Фанни, и нерешительно стояла против матери, исподлобья ожидая и ища ее взгляда.
— Я его очень люблю, и мы с ним большие приятели, — добродушно улыбаясь,
сказал Свияжский. — Mais pardon, il est un petit peu toqué; [Но,
простите, он немного с причудами;] например, он утверждает, что и земство и мировые суды — всё не нужно, и ни в чем не хочет участвовать.
Только что она
сказала это, она поняла, что, как ни любовно он был теперь расположен к ней, он этого не
простил ей.
— Нет, не обидятся. Уж я за это тебе отвечаю, —
сказала Кити, со смехом глядя на его лицо. Она взяла его за руку. — Ну,
прощай… Поезжай, пожалуйста.
—
Прощайте, —
сказала она, удерживая его за руку и глядя ему в глаза притягивающим взглядом. — Я очень рада, que la glace est rompue. [что лед сломан.]
— Теперь, Бог даст, скоро всё устроится. Ну то-то, вперед не суди, —
сказал Степан Аркадьич, отворяя дверцы кареты. —
Прощай, нам не по дороге.
— Алексей Александрович, я не узнаю тебя, — помолчав,
сказал Облонский. — Не ты ли (и мы ли не оценили этого?) всё
простил и, движимый именно христианским чувством, готов был всем пожертвовать? Ты сам
сказал: отдать кафтан, когда берут рубашку, и теперь…
— А, и вы тут, —
сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу
простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
Все самые жестокие слова, которые мог
сказать грубый человек, он
сказал ей в ее воображении, и она не
прощала их ему, как будто он действительно
сказал их.