Неточные совпадения
— Нет, мне
надо,
надо ехать, — объясняла она невестке перемену своего намерения
таким тоном,
как будто она вспомнила столько дел, что не перечтешь, — нет, уж лучше нынче!
Ровно в пять часов, бронзовые часы Петр I не успели добить пятого удара,
как вышел Алексей Александрович в белом галстуке и во фраке с двумя звездами,
так как сейчас после обеда ему
надо было ехать.
Надо было покориться,
так как, несмотря на то, что все доктора учились в одной школе, по одним и тем же книгам, знали одну науку, и несмотря на то, что некоторые говорили, что этот знаменитый доктор был дурной доктор, в доме княгини и в ее кругу было признано почему-то, что этот знаменитый доктор один знает что-то особенное и один может спасти Кити.
Ему не нужно было очень строго выдерживать себя,
так как вес его
как раз равнялся положенным четырем пудам с половиною; но
надо было и не потолстеть, и потому он избегал мучного и сладкого.
«Сказать или не сказать? — думала она, глядя в его спокойные ласковые глаза. — Он
так счастлив,
так занят своими скачками, что не поймет этого
как надо, не поймет всего значения для нас этого события».
Для чего она сказала это, чего она за секунду не думала, она никак бы не могла объяснить. Она сказала это по тому только соображению, что,
так как Вронского не будет, то ей
надо обеспечить свою свободу и попытаться как-нибудь увидать его. Но почему она именно сказала про старую фрейлину Вреде, к которой ей нужно было,
как и ко многим другим, она не умела бы объяснить, а вместе с тем,
как потом оказалось, она, придумывая самые хитрые средства для свидания с Вронским, не могла придумать ничего лучшего.
— Вот оно! Вот оно! — смеясь сказал Серпуховской. — Я же начал с того, что я слышал про тебя, про твой отказ… Разумеется, я тебя одобрил. Но на всё есть манера. И я думаю, что самый поступок хорош, но ты его сделал не
так,
как надо.
— Нет, — сморщившись от досады за то, что его подозревают в
такой глупости, сказал Серпуховской. — Tout ça est une blague. [Всё это глупости.] Это всегда было и будет. Никаких коммунистов нет. Но всегда людям интриги
надо выдумать вредную, опасную партию. Это старая штука. Нет, нужна партия власти людей независимых,
как ты и я.
—
Так вы
как же полагаете? — спросил он, —
как же теперь
надо вести хозяйство?
— Зачем же перепортят? Дрянную молотилку, российский топчачек ваш, сломают, а мою паровую не сломают. Лошаденку рассейскую,
как это? тасканской породы, что за хвост таскать, вам испортят, а заведите першеронов или хоть битюков, их не испортят. И
так всё. Нам выше
надо поднимать хозяйство.
— Ах нет! — с досадой сказал Левин, — это лечение для меня только подобие лечения народа школами. Народ беден и необразован — это мы видим
так же верно,
как баба видит криксу, потому что ребенок кричит. Но почему от этой беды бедности и необразования помогут школы,
так же непонятно,
как непонятно, почему от криксы помогут куры на насести.
Надо помочь тому, от чего он беден.
― Скоро, скоро. Ты говорил, что наше положение мучительно, что
надо развязать его. Если бы ты знал,
как мне оно тяжело, что бы я дала за то, чтобы свободно и смело любить тебя! Я бы не мучалась и тебя не мучала бы своею ревностью… И это будет скоро, но не
так,
как мы думаем.
Адвокат почтительно поклонился, выпустил из двери клиента и, оставшись один, отдался своему радостному чувству. Ему стало
так весело, что он, противно своим правилам, сделал уступку торговавшейся барыне и перестал ловить моль, окончательно решив, что к будущей зиме
надо перебить мебель бархатом,
как у Сигонина.
— Ах,
какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза,
надо знать, у Сережи точно
такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл.
Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Шестнадцать часов дня
надо было занять чем-нибудь,
так как они жили за границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни, который занимал время в Петербурге.
— А что же, правда, что этот Михайлов в
такой бедности? — спросил Вронский, думая, что ему,
как русскому меценату, несмотря на то, хороша ли или дурна его картина,
надо бы помочь художнику.
Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Вронского, не только сходством, но и особенною красотою. Странно было,
как мог Михайлов найти ту ее особенную красоту. «
Надо было знать и любить ее,
как я любил, чтобы найти это самое милое ее душевное выражение», думал Вронский, хотя он по этому портрету только узнал это самое милое ее душевное выражение. Но выражение это было
так правдиво, что ему и другим казалось, что они давно знали его.
Доказательство того, что они знали твердо, что
такое была смерть, состояло в том, что они, ни секунды не сомневаясь, знали,
как надо действовать с умирающими, и не боялись их.
Все ее распоряжения
надо было изменять,
так как они были неисполнимы, и изменялись они Корнеем, камердинером Алексея Александровича, который незаметно для всех повел теперь весь дом Каренина и спокойно и осторожно во время одеванья барина докладывал ему, что было нужно.
— Вы бы лучше думали о своей работе, а именины никакого значения не имеют для разумного существа.
Такой же день,
как и другие, в которые
надо работать.
Вронский понял, что дальнейшие попытки тщетны и что
надо пробыть в Петербурге эти несколько дней,
как в чужом городе, избегая всяких сношений с прежним светом, чтобы не подвергаться неприятностям и оскорблениям, которые были
так мучительны для него.
Левин вызвался заменить ее; но мать, услыхав раз урок Левина и заметив, что это делается не
так,
как в Москве репетировал учитель, конфузясь и стараясь не оскорбить Левина, решительно высказала ему, что
надо проходить по книге
так,
как учитель, и что она лучше будет опять сама это делать.
—
Так так-то, мой друг.
Надо одно из двух: или признавать, что настоящее устройство общества справедливо, и тогда отстаивать свои права; или признаваться, что пользуешься несправедливыми преимуществами,
как я и делаю, и пользоваться ими с удовольствием.
Комната эта была не та парадная, которую предлагал Вронский, а
такая, за которую Анна сказала, что Долли извинит ее. И эта комната, за которую
надо было извиняться, была преисполнена роскоши, в
какой никогда не жила Долли и которая напомнила ей лучшие гостиницы за границей.
— Он говорил о том, о чем я сама хочу говорить, и мне легко быть его адвокатом: о том, нет ли возможности и нельзя ли… — Дарья Александровна запнулась, — исправить, улучшить твое положение… Ты знаешь,
как я смотрю… Но всё-таки, если возможно,
надо выйти замуж…
Некоторые улыбнулись. Левин покраснел, поспешно сунул под сукно руку и положил направо,
так как шар был в правой руке. Положив, он вспомнил, что
надо было засунуть и левую руку, и засунул ее, но уже поздно, и, еще более сконфузившись, поскорее ушел в самые задние ряды.
— Отжившее-то отжившее, а всё бы с ним
надо обращаться поуважительнее. Хоть бы Снетков… Хороши мы, нет ли, мы тысячу лет росли. Знаете, придется если вам пред домом разводить садик, планировать, и растет у вас на этом месте столетнее дерево… Оно, хотя и корявое и старое, а всё вы для клумбочек цветочных не срубите старика, а
так клумбочки распланируете, чтобы воспользоваться деревом. Его в год не вырастишь, — сказал он осторожно и тотчас же переменил разговор. — Ну, а ваше хозяйство
как?
Так как мужу
надо было ехать встречать кого-то по службе, а жене в концерт и публичное заседание юго-восточного комитета, то
надо было много решить и обдумать.
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и остановился, всё глядя на нее.
Надо было итти, но он не мог оторваться от ее взгляда. Он ли не любил ее лица, не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда не видал ее
такою.
Как гадок и ужасен он представлялся себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею,
какою она была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.
— Нет, — сказала она, раздражаясь тем, что он
так очевидно этой переменой разговора показывал ей, что она раздражена, — почему же ты думаешь, что это известие
так интересует меня, что
надо даже скрывать? Я сказала, что не хочу об этом думать, и желала бы, чтобы ты этим
так же мало интересовался,
как и я.
Но кроме того, что Левин твердо знал, что̀ ему
надо делать, он точно
так же знал,
как ему
надо всё это делать и
какое дело важнее другого.
Рассуждения приводили его в сомнения и мешали ему видеть, что̀ должно и что̀ не должно. Когда же он не думал, а жил, он не переставая чувствовал в душе своей присутствие непогрешимого судьи, решавшего, который из двух возможных поступков лучше и который хуже; и
как только он поступал не
так,
как надо, он тотчас же чувствовал это.
«Что бы я был
такое и
как бы прожил свою жизнь, если б не имел этих верований, не знал, что
надо жить для Бога, а не для своих нужд? Я бы грабил, лгал, убивал. Ничего из того, что составляет главные радости моей жизни, не существовало бы для меня». И, делая самые большие усилия воображения, он всё-таки не мог представить себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы не знал того, для чего он жил.
— Это слово «народ»
так неопределенно, — сказал Левин. — Писаря волостные, учителя и из мужиков один на тысячу, может быть, знают, о чем идет дело. Остальные же 80 миллионов,
как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им
надо бы выражать свою волю.
Какое же мы имеем право говорить, что это воля народа?
Но туча, то белея, то чернея,
так быстро надвигалась, что
надо было еще прибавить шага, чтобы до дождя поспеть домой. Передовые ее, низкие и черные,
как дым с копотью, облака с необыкновенной быстротой бежали по небу. До дома еще было шагов двести, а уже поднялся ветер, и всякую секунду можно было ждать ливня.