Неточные совпадения
Невыносимо нагло
и вызывающе подействовал на Алексея Александровича вид отлично сделанного
художником черного кружева на голове, черных волос
и белой прекрасной руки с безыменным пальцем, покрытым перстнями.
У него была способность понимать искусство
и верно, со вкусом подражать искусству,
и он подумал, что у него есть то самое, что нужно для
художника,
и, несколько времени поколебавшись, какой он выберет род живописи: религиозный, исторический, жанр или реалистический, он принялся писать.
Старый, запущенный палаццо с высокими лепными плафонами
и фресками на стенах, с мозаичными полами, с тяжелыми желтыми штофными гардинами на высоких окнах, вазами на консолях
и каминах, с резными дверями
и с мрачными залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он не столько русский помещик, егермейстер без службы, сколько просвещенный любитель
и покровитель искусств,
и сам — скромный
художник, отрекшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.
— А мы живем
и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую газету
и указывая на статью о русском
художнике, жившем в том же городе
и окончившем картину, о которой давно ходили слухи
и которая вперед была куплена. В статье были укоры правительству
и Академии за то, что замечательный
художник был лишен всякого поощрения
и помощи.
— Знаете что, — сказала Анна, уже давно осторожно переглядывавшаяся с Вронским
и знавшая, что Вронского не интересовало образование этого
художника, а занимала только мысль помочь ему
и заказать ему портрет. — Знаете что? — решительно перебила она разговорившегося Голенищева. — Поедемте к нему!
Голенищев опомнился
и охотно согласился. Но так как
художник жил в дальнем квартале, то решили взять коляску.
Художник Михайлов, как
и всегда, был за работой, когда ему принесли карточки графа Вронского
и Голенищева. Утро он работал в студии над большою картиной. Придя к себе, он рассердился на жену за то, что она не умела обойтись с хозяйкой, требовавшею денег.
Он подходил быстрым шагом к своей двери студии,
и, несмотря на свое волнение, мягкое освещение фигуры Анны, стоявшей в тени подъезда
и слушавшей горячо говорившего ей что-то Голенищева
и в то же время, очевидно, желавшей оглядеть подходящего
художника, поразило его.
Войдя в студию,
художник Михайлов еще раз оглянул гостей
и отметил в своем воображении еще выражение лица Вронского, в особенности его скул.
Он знал очень хорошо манеру дилетантов (чем умнее они были, тем хуже) осматривать студии современных
художников только с той целью, чтоб иметь право сказать, что искусство пало
и что чем больше смотришь на новых, тем более видишь, как неподражаемы остались великие древние мастера.
— Как же! мы виделись у Росси, помните, на этом вечере, где декламировала эта итальянская барышня — новая Рашель, — свободно заговорил Голенищев, без малейшего сожаления отводя взгляд от картины
и обращаясь к
художнику.
Вронский
и Анна тоже что-то говорили тем тихим голосом, которым, отчасти чтобы не оскорбить
художника, отчасти чтобы не сказать громко глупость, которую так легко сказать, говоря об искусстве, обыкновенно говорят на выставках картин.
— Как удивительно выражение Христа! — сказала Анна. Из всего, что она видела, это выражение ей больше всего понравилось,
и она чувствовала, что это центр картины,
и потому похвала этого будет приятна
художнику. — Видно, что ему жалко Пилата.
Слово талант, под которым они разумели прирожденную, почти физическую способность, независимую от ума
и сердца,
и которым они хотели назвать всё, что переживаемо было
художником, особенно часто встречалось в их разговоре, так как оно им было необходимо, для того чтобы называть то, о чем они не имели никакого понятия, но хотели говорить.
Вронский был с ним более чем учтив
и, очевидно, интересовался суждением
художника о своей картине.
Анна вышла ему навстречу из-за трельяжа,
и Левин увидел в полусвете кабинета ту самую женщину портрета в темном, разноцветно-синем платье, не в том положении, не с тем выражением, но на той самой высоте красоты, на которой она была уловлена
художником на портрете.
Разговор зашел о новом направлении искусства, о новой иллюстрации Библии французским
художником. Воркуев обвинял
художника в реализме, доведенном до грубости. Левин сказал, что Французы довели условность в искусстве как никто
и что поэтому они особенную заслугу видят в возвращении к реализму. В том, что они уже не лгут, они видят поэзию.
С таким выражением на лице она была еще красивее, чем прежде; но это выражение было новое; оно было вне того сияющего счастьем
и раздающего счастье круга выражений, которые были уловлены
художником на портрете.
Неточные совпадения
Перед ним стояла не одна губернаторша: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю девушку, свеженькую блондинку с тоненькими
и стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое
художник взял бы в образец для Мадонны
и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит все оказаться в широком размере, всё что ни есть:
и горы
и леса
и степи,
и лица
и губы
и ноги; ту самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью,
и дядя Митяй с дядею Миняем взялись распутывать дело.
Работали перья писцов,
и, понюхивая табак, трудились казусные головы, любуясь, как
художники, крючковатой строкой.
Художник, бери кисть
и пиши!
В то время как бабушка сказала, что он очень вырос,
и устремила на него свои проницательные глаза, я испытывал то чувство страха
и надежды, которое должен испытывать
художник, ожидая приговора над своим произведением от уважаемого судьи.
Свет усилился,
и они, идя вместе, то освещаясь сильно огнем, то набрасываясь темною, как уголь, тенью, напоминали собою картины Жерардо della notte. [Della notte (ит.) — ночной, прозвище, данное итальянцами голландскому
художнику Герриту (ван Гарарду) Гонтгорсту (1590–1656), своеобразие картин которого основано на резком контрасте света
и тени.]