Неточные совпадения
Если бы
человек все усилия своего ума положил на то, чтобы уничтожить какой-нибудь данный
закон, что действительнее для уничтожения этого
закона мог бы сказать этот
человек, как не то, что
закон этот по существу неисполним и что мысль самого законодателя о своем
законе такова, что
закон этот неисполним, а что для исполнения его нужна сверхъестественная помощь?
10) Говорите и поступайте как
люди, которые должны быть судимы по
закону свободы.
Но если смотрите на лица, делаете различие между
людьми, то делаетесь преступниками
закона милосердия.
Он говорит: И поступайте, как
люди, судимые
законом свободы.
Как же еще сказать это яснее, определеннее: запрещается всякое различие между
людьми, всякий суд о том, что этот хорош, а этот дурен, указывается прямо на суд человеческий, который несомненно дурен, и показывается, что суд этот сам преступен, казня за преступления, и что потому суд сам собою уничтожается
законом бога — милосердием.
Что ж это такое? До чего я объюродивел! Я и каждый из нас, живущий в нашем обществе, если только призадумывался над участью
людей, ужасался пред теми страданиями и тем злом, которое вносят в жизнь
людей уголовные
законы человеческие — зло и для судимых, и для судящих: от казней Чингис-хана и казней революции до казней наших дней.
В последнее время мне часто случалось говорить с самыми различными
людьми об этом
законе Христа — непротивления злу.
Но два рода
людей никогда, даже в принципе, не допускают прямого понимания этого
закона и горячо отстаивают справедливость противления злу.
Одни пишут
законы, другие прилагают их, третьи муштруют
людей, воспитывая в них привычки дисциплины, т. е. бессмысленного и безответного повиновения, четвертые эти самые вымуштрованные
люди — делают всякого рода насилия, даже убивают
людей, не зная зачем и для чего.
Не будем только утверждать, что привычное зло, которым мы пользуемся, есть несомненная божественная истина, и тогда ясно, что естественно и свойственно
человеку: насилие или
закон Христа?
Стоит только понять раз, что это так, что всякая радость моя, всякая минута спокойствия при нашем устройстве жизни покупается лишениями и страданиями тысяч, удерживаемых насилием; стоит раз понять это, чтобы понять, что свойственно всей природе
человека, т. е. не одной животной, но и разумной и животной природе
человека; стоит только понять
закон Христа во всем его значении, со всеми последствиями его для того, чтобы понять, что не учение Христа несвойственно человеческой природе, но всё оно только в том и состоит, чтобы откинуть несвойственное человеческой природе мечтательное учение
людей о противлении злу, делающее их жизнь несчастною.
Они очень просты, но в них выражен
закон бога и
человека, единственный и вечный.
Закон этот до такой степени вечен, что если и есть в исторической жизни движение вперед к устранению зла, то только благодаря тем
людям, которые так поняли учение Христа и которые переносили зло, а не сопротивлялись ему насилием.
То, что это так, есть в мире души
человека такой же непреложный
закон, как
закон Галилея, но более непреложный, более ясный и полный.
Но долго я не мог привыкнуть к той странной мысли, что после 1800 лет исповедания Христова
закона миллиардами
людей после тысяч
людей, посвятивших свою жизнь на изучение этого
закона, теперь мне пришлось, как что-то новое, открывать
закон Христа.
Чтобы вполне убедиться в том, что в этих стихах Христос говорит только о вечном
законе, стоит вникнуть в значение того слова, которое подало повод лжетолкованиям. По-русски —
закон, по-гречески — νόμος, по-еврейски — тора, как по-русски, по-гречески и по-еврейски имеют два главные значения: одно — самый
закон без отношения к его выражению. Другое понятие есть писанное выражение того, что известные
люди считают
законом. Различие этих двух значений существует и во всех языках.
Мы так привыкли к тому, по меньшей мере странному толкованию, что фарисеи и какие-то злые иудеи распяли Христа, что тот простой вопрос о том, где же были те не фарисеи и не злые, а настоящие иудеи, державшие
закон, и не приходит нам в голову. Стоит задать себе этот вопрос, чтобы всё стало совершенно ясно. Христос — будь он бог или
человек — принес свое учение в мир среди народа, державшегося
закона, определявшего всю жизнь
людей и называвшегося
законом бога. Как мог отнестись к этому
закону Христос?
Во всех толкованиях делается игра слов и говорится о том, что Христос исполнил
закон Моисея тем, что на нем исполнились пророчества, и о том, что Христос через нас, через веру
людей в себя, исполнил
закон.
Единственный же существенный для каждого верующего вопрос о том, как соединить два противоречивые
закона, определяющие жизнь
людей, остается даже без попытки разрешения.
Если и при существовании
законов, при страхе и угрозах, злые намерения едва удерживаются, то когда бы отнята была и сия преграда, что тогда препятствовало бы
людям решаться на зло?
«Теперь приложи сии примеры к
закону: Повелевающий исторгать око за око налагает сей страх, как некие крепкие узы, на души порочных и уподобляется
человеку, связавшему оных вооруженных; а кто не определил бы никакого наказания преступникам, тот вооружил бы их бесстрашием и был бы подобен
человеку, который роздал злодеям мечи и разослал их по всему городу».
Для
человека, верующего
закону Моисея, тоже нет никакого противоречия.
Не только отношения
человека к богу, его жертвы, праздники, посты, отношения
человека к
человеку, народные, гражданские, семейные отношения, все подробности личной жизни: обрезание, омовение себя и чаш, одежды, — всё определено до последних мелочей и всё признано повелением бога,
законом бога.
Христос так же, как и все пророки, берет из того, что
люди считают
законом бога, то, что есть точно
закон бога, берет основы, откидывает всё остальное и с этими основами связывает свое откровение вечного
закона.
Мне не открывать пришлось, а мне пришлось делать то самое, что делали и делают все
люди, ищущие бога и
закон его: находить то, что есть вечный
закон бога, среди всего того, что
люди называют этим именем.
Значение этих слов представилось мне такое:
человек не должен допускать даже мысли о том, что он может соединяться с другой женщиной, кроме как с тою, с которой он раз уже соединился, и никогда не может, как это было по
закону Моисея, переменить эту женщину на другую.
Мудрость этой заповеди поразила меня. Всё зло между
людьми, вытекающее из половых сношений, устранялось ею.
Люди, зная, что потеха половых сношений ведет к раздору, избегают всего того, что вызывает похоть, и, зная, что
закон человека — жить па́рами, — соединяются попарно, не нарушая ни в каком случае этого союза; и всё зло раздора из-за половых сношений уничтожается тем, что нет мужчин и женщин одиноких, лишенных брачной жизни.
Они говорят: «Само собой разумеется, что все эти заповеди о терпении обид, об отречении от возмездия, как направленные собственно против иудейской любомстительности, не исключают не только общественных мер к ограничению зла и наказанию делающих зло, но и частных, личных усилий и забот каждого
человека о ненарушимости правды, о вразумлении обидчиков, о прекращении для злонамеренных возможности вредить другим; ибо иначе самые духовные
законы спасителя по-иудейски обратились бы только в букву, могущую послужить к успехам зла и подавлению добродетели.
Еще труднее догадаться, что та самая клятва, к которой приводят всех
людей блюстители
закона Христа, прямо запрещена этим
законом; но догадаться, что то, что в нашей жизни считается не только необходимым и естественным, но самым прекрасным и доблестным — любовь к отечеству, защита, возвеличение его, борьба с врагом и т. п., — суть не только преступления
закона Христа, но явное отречение от него, — догадаться, что это так — ужасно трудно.
Все молодые
люди, воспитываемые в церковном
законе, называемом христианским, каждую осень, когда настанет срок, идут в воинские присутствия и с помощью церковных пастырей отрекаются от
закона Христа.
Я представил себе, что вместо тех народных ненавистей, которые под видом любви к отечеству внушаются нам, вместо тех восхвалений убийства — войн, которые с детства представляются нам как самые доблестные поступки, я представил себе, что нам внушается ужас и презрение ко всем тем деятельностям — государственным, дипломатическим, военным, которые служат разделению
людей, что нам внушается то, что признание каких бы то ни было государств, особенных
законов, границ, земель, есть признак самого дикого невежества, что воевать, т. е. убивать чужих, незнакомых
людей без всякого повода есть самое ужасное злодейство, до которого может дойти только заблудший и развращенный
человек, упавший до степени животного.
Только благодаря этому ложному учению, всосавшемуся в плоть и кровь наших поколений, могло случиться то удивительное явление, что
человек точно выплюнул то яблоко познания добра и зла, которое он, по преданию, съел в раю, и, забыв то, что вся история
человека только в том, чтобы разрешать противоречия разумной и животной природы, стал употреблять свой разум на то, чтобы находить
законы исторические одной своей животной природы.
Надо думать, говорят неверующие, о том, по каким
законам совершает движения бесконечно малая частица материи в бесконечном пространстве в бесконечное время; но о том, чего для его блага требует разум
человека, об этом думать не надо, потому что улучшение состояния
человека произойдет не от него, а от общих
законов, которые мы откроем.
Несколько веков ученые
люди западной малой части большого материка находились в повальном сумасшествии, воображая, что им принадлежит вечная блаженная жизнь, и занимались всякого рода элукубрациями о том, как, по каким
законам наступит для них эта жизнь, сами же ничего не делали и не думали никогда ничего о том, как сделать эту свою жизнь лучше.
И что будет представляться еще трогательнее будущему историку — это то, что он найдет, что у
людей этих был учитель, ясно, определенно указавший им, что им должно делать, чтобы жить счастливее, и что слова этого учителя были объяснены одними так, что он на облаках придет всё устроить, а другими так, что слова этого учителя прекрасны, но неисполнимы, потому что жизнь человеческая не такая, какую бы мы хотели, и потому не стоит ею заниматься, а разум человеческий должен быть направлен на изучение
законов этой жизни без всякого отношения к благу
человека.
Философия, наука, общественное мнение говорят: учение Христа неисполнимо потому, что жизнь
человека зависит не от того света разума, которым он может осветить самую эту жизнь, а от общих
законов, и потому не надо освещать эту жизнь разумом и жить согласно с ним, а надо жить, как живется, твердо веруя, что по
законам прогресса исторического, социологического и других после того, как мы очень долго будем жить дурно, наша жизнь сделается сама собой очень хорошей.
Только бы
люди перестали себя губить и ожидать, что кто-то придет и поможет им: Христос на облаках с трубным гласом, или исторический
закон, или
закон дифференциации и интеграции сил. Никто не поможет, коли сами не помогут. А самим и помогать нечего. Только не ждать ничего ни с неба, ни с земли, а самим перестать губить себя.
Но положим, что учение Христа дает блаженство миру, положим, что оно разумно, и
человек на основании разума не имеет права отрекаться от него; но что делать одному среди мира
людей, не исполняющих
закон Христа?
Ученики Христа, не делая никому зла, могут быть гонимы только злыми
людьми, ученики же мира должны быть гонимы всеми, так как
закон жизни учеников мира есть
закон борьбы, т. е. гонения друг друга.
При теперешнем устройстве мира
люди, не исполняющие
законов Христа, но трудящиеся для ближнего, не имея собственности, не умирают от голода. Как же возражать против учения Христа, что исполняющие его учение, т. е. трудящиеся для ближнего, умрут от голода?
Человек не может умереть от голода, когда есть хлеб у богатого. В России в каждую данную минуту есть всегда миллионы
людей, живущих без всякой собственности, только трудом своим.
Христос учит
людей, что так сознательно они должны поступать в жизни потому, что таков
закон человека и всего человечества. Труд есть необходимое условие жизни
человека. И труд же дает благо
человеку. И потому удержание от других
людей плодов своего или чужого труда препятствует благу
человека. Отдавание своего труда другим содействует благу
человека.
«Какая шестая заповедь божия? — Не убий. Не убий — не убивай. — Что бог запрещает этой заповедью? — Запрещает убивать, т. е. лишать жизни
человека. — Грех ли наказывать по
закону преступника смертью и убивать неприятеля на войне? «Не грех. Преступника лишают жизни, чтобы прекратить великое зло, которое он делает; неприятеля убивают на войне потому, что на войне сражаются за государя и отечество». И этими словами ограничивается объяснение того, почему отменяется заповедь бога. Я не поверил своим глазам.
Это не прокламации, которые распространяются тайно, под страхом каторги, а это прокламации, несогласие с которыми наказывается каторгой. Я теперь пишу это, и мне жутко только за то, что я позволяю себе сказать, что нельзя отменять главную заповедь бога, написанную во всех
законах и во всех сердцах, ничего не объясняющими словами: по должности, за государя и отечество, и что не должно учить этому
людей.
Мир учреждал свою, во всем противную учению Христа жизнь, а церковь придумывала иносказания, по которым бы выходило, что
люди, живя противно
закону Христа, живут согласно с ним.
Иудей жил так, как он жил, т. е. воевал, казнил
людей, строил храм, устраивал всю свою жизнь так, а не иначе, потому что всё это было предписано в
законе, по убеждению его, сошедшем от самого бога.
Хороши ли, дурны ли эти объяснения, но они объясняли для верующего христианина, как для иудея, буддиста и магометанина, все особенности жизни, и
человек не отрекался от разума, живя по
закону, который он признавал за божественный.
Написали чиновники или собрания, что всякий молодой
человек должен быть готов на поругание, смерть и на убийство других, и все отцы и матери, вырастившие сыновей, повинуются такому
закону, написанному вчера продажным чиновником и завтра могущему быть измененным.
По
закону Христа учение о жизни, вытекающее из той же метафизической основы, выражено в пяти заповедях, разумных, благих и носящих в самих себе свой смысл и свое оправдание и обнимающих всю жизнь
людей.
Учение Христа не может не быть принято теми верующими иудеями, буддистами, магометанами и другими, которые усомнились бы в истинности своего
закона; еще менее — оно не может не быть принято
людьми нашего, христианского мира, которые не имеют теперь никакого нравственного
закона.
Но ведь помимо этого вашего
закона, по которому через тысячелетия настанет то благо, которое вы желаете и приготовили для человечества, есть еще ваша личная жизнь, которую вы можете прожить или согласно с разумом, или противно ему; а для этой-то вашей личной жизни у вас теперь и нет никаких правил, кроме тех, которые пишутся не уважаемыми вами
людьми и приводятся в исполнение полицейскими.