Неточные совпадения
— Chère Анна Михайловна, — сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, — для меня почти невозможно
сделать то, что́ вы
хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я
сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
— Что́ мне за дело, что тут мсье Пьер, — вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. — Я тебе давно
хотела сказать, André: зa что́ ты ко мне так переменился? Что́ я тебе
сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что́?
— А обо мне что́ говорить? — сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. — Что́ я такое? Je suis un bâtard! [Незаконный сын!] — И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он
сделал большое усилие, чтобы сказать это. — Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… — Но он не сказал, что право. — Я свободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что́ мне начать. Я
хотел серьезно посоветоваться с вами.
— Господа! Кто
хочет со мною пари? Я то же
сделаю, — вдруг крикнул он. — И пари не нужно, вот что́. Вели дать бутылку. Я
сделаю… вели дать.
— Всегда с старшими детьми мудрят,
хотят сделать что-нибудь необыкновенное, — сказала гостья.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что́ он будет
делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа
хотела его окликнуть, но потом раздумала.
— Москве больше
делать нечего, как сплетничать, — продолжал он. — Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние,
хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
— Имениннице дорогой с детками, — сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. — Ты что, старый греховодник, — обратилась она к графу; целовавшему ее руку, — чай, скучаешь в Москве? собак гонять негде? Да что, батюшка,
делать, вот как эти пташки подростут… — она указывала на девиц, —
хочешь — не
хочешь, надо женихов искать.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не
делал) и потянул ее книзу, как будто он
хотел испытать, крепко ли она держится.
— Ты, чтó
хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon père. Чтó
хочешь думай, но для меня это
сделай.
Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… — Она всё еще не доставала того, чтó держала, из ридикюля. — Так ты обещаешь мне?
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и
делали его прекрасным. Брат
хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха. Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как
хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел
сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
— Господа, всё
сделаю, никто от меня слова не услышит, — умоляющим голосом проговорил Ростов, — но извиниться не могу, ей-Богу, не могу, как
хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
— Есть он, однако, старше моего в чином, — говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, — то оставляяй его
делать, как он
хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова
хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого
сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
— Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе
делает пропозицию.
Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! — закричал он, — а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, — прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. — Да или нет?
С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог,
хочет, не подражая другим, по новому, по-своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай
хотел что-нибудь особенное
сделать при свидании с другом: он
хотел как-нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это
делали все.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди
делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они
сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба
хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
— Вы
хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко
сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны.
«Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10-ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не
хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо
сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
Но вот что́ мы
сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал-адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и
хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте-ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где-нибудь там, поближе к солнцу.
Он прилег на диван и
хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что́ было с ним, но он не мог этого
сделать.
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойною улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивою: пусть
делает, что́
хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
— Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des amants), а я этого не
сделала, — сказала она. Пьер
хотел что-то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что-то
сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что́ он
хотел сделать, было слишком страшно.
— А я тебя искала, — сказала Наташа, выбежав к нему. — Я говорила, ты всё не
хотел верить, — торжествующе сказала она, — он
сделал предложение Соне.
— Несправедливо то, что́ есть зло для другого человека, — сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и
хотел высказать всё то, что́
сделало его таким, каким он был теперь.
— Да это всё тот же я, это не другие, — сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochain [Ближние.] это те, твои киевские мужики, которым ты
хочешь сделать добро.
Я завидую ему, а ты
хочешь его
сделать мною, но не дав ему моих средств.
«Нет, тут ничего не
сделаешь», подумал Ростов, опустив глаза, и
хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него.
— Так ты ничего не
хочешь сделать, так и скажи! — закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и
хотел, не мог
сделать этого на другой день после приезда Ростова.
«Борис не
хочет помочь мне, да и я не
хочу обращаться к нему. Это дело решенное — думал Николай — между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не
сделав всё, что́ могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
— Но вы им не
хотели воспользоваться, князь, — сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. — Ежели вы мне
сделаете честь пожаловать ко мне в среду, — прибавил он, — то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, чтó может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. — Он, закрыв глаза, поклонился, и à la française, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
— Я теперь, граф, уже совершенно устроился на новой квартире, — сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; — и потому желал
сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я
хотел просить графиню и вас
сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
Отец с наружным спокойствием, но внутреннею злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто-нибудь
хотел изменить жизнь, вносить в нее что-нибудь новое, когда жизнь для него уже кончилась. — «Дали бы только дожить так, как я
хочу, а потом бы
делали, что́
хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
— Мама, Болконский приехал! — сказала она. — Мама, это ужасно, это несносно! — Я не
хочу… мучиться! Что́ же мне
делать?…
Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митиньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не
хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
— Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И чтó
сделал, то
сделал. А ежели вы не
хотите, я ничего не буду говорить ему.
— Нет, чего же жалеть? Бывши здесь, нельзя было не
сделать почтения. Ну, а не
хочет, его дело, — сказала Марья Дмитриевна, что-то отыскивая в ридикюле. — Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что́ не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. — Найдя в ридикюле то, что́ она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. — Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
— Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не
хочешь этого
сделать, то я
сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, — решительно сказала Соня.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо
хотел сделать что-то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одною ногой.
— Смотри же, граф ничего не знает. Ты
делай, как будто ничего не знаешь, — сказала она ему. — А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли
хочешь, — крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Он не мог сказать этих слов,
хотя и
хотел это
сделать.
Вся цель его речи теперь уже очевидно была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно
сделать то самое, чего он менее всего
хотел при начале свидания.
На каждую из фраз Наполеона Балашев
хотел и имел что̀ возражать; беспрестанно он
делал движение человека, желавшего сказать что-то, но Наполеон перебивал его.
— Ежели бы я был женщина, я бы это
делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, — сказал он и,
хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то значит давно мне надо было наказать», подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Даже самой Наташе, которая,
хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее, и что всё это глупости, и ей было радостно видеть, что для нее
делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства.
«Сами себя Богу предадим» повторила в своей душе Наташа. «Боже мой, предаю себя Твоей воле», думала она. «Ничего нe
хочу, не желаю; научи меня, чтò мне
делать, как употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня!» с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот-вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений. желаний, укоров, надежд и пороков.
― Я сама не знаю, ― быстро отвечала Наташа, но я ничего бы не
хотела сделать, чтò бы вам не нравилось.
Вы слышали верно о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!» И действительно,
хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем: но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией
делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, не достает…» и т. д.