Неточные совпадения
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно. Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный,
то, что́ она сказала, было справедливо и уместно; но,
странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в
том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собою. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с
той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали
странных и чуждых для них неприятелей.
В середине его рассказа, в
то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое
странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис.
Странное чувство озлобления и вместе с
тем уважения к спокойствию этой фигуры соединилось в это время в душе Ростова.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер-офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на
странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к
тому, что́ говорили генералы.
Как бы далеко он ни прошел, в какие бы
странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него — как для моряка всегда и везде
те же палубы, мачты, канаты своего корабля — всегда и везде
те же товарищи,
те же ряды,
тот же фельдфебель Иван Митрич,
та же ротная собака Жучка,
то же начальство.
В
то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому
странному событию в каких-нибудь необыкновенных причинах.
— Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая
та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des amants), а я этого не сделала, — сказала она. Пьер хотел что-то сказать, взглянул на нее
странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что-то сделать, чтобы прекратить это страдание, но
то, что́ он хотел сделать, было слишком страшно.
Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме
того он заметил
странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества.
— Или ты боишься со мной играть? — сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем
то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в
те времена, когда, как бы соскучившись ежедневною жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким-нибудь
странным, большею частью жестоким, поступком выходить из нее.
Но что было еще
страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было
то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал
те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Ежели бы Сперанский был из
того же общества, из которого был князь Андрей,
того же воспитания и нравственных привычек,
то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот
странный для него логический склад ума
тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его.
— Мне надо, мне надо поговорить с тобой, — сказал князь Андрей. — Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о
тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). — Я… Но нет, я после поговорю с тобой… — И с
странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что-то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Ее как будто пугало это
странное, неожиданное счастье, что
тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что
тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней.
То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о
том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия,
то он удивлялся, как на что-то
странное, чуждое, от него независящее, на
то чувство, которое владело им.
После восторгов встречи, и после
того странного чувства неудовлетворения в сравнении с
тем, чего ожидаешь — всё
то же, к чему же я так торопился!
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом
странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою
ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которою он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё
ту же и другую и вспоминал этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полною грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
— Adorable, divin, délicieux! [ — Восхитительно, божественно, чудесно!] — слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из
того, что́ делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в
том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в
том мире, в котором нельзя было знать, что́ хорошо, что́ дурно, что́ разумно и что́ безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего-то.
Все дворяне,
те самые, которых каждый день видал Пьер
то в клубе,
то в их домах, — все были в мундирах, кто в Екатерининских, кто в Павловских, кто в новых Александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что-то
странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг — послышался
странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за
тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано
то несправедливое и
странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга), и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно-неожиданном и почти неукрепленном месте.
Та странная мысль, что из числа
тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было наверное 20 тысяч обреченных на раны и смерть (может быть,
те самые, которых он видел) — поразила Пьера.
Вид этих работающих на поле сражения, бородатых мужиков с их
странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего
того, что̀ он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
В
то время, как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие-то люди что-то делали там. Пьер не успел понять
того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что-то внизу и видел одного, замеченного им солдата, который, порываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «братцы!» и видел еще что-то
странное.
Когда он перебирал в воображении всю эту
странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытнопечальные лица окружающих и слушал донесения о
том, что русские всё стоят — страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его.
«Слава Богу, что этого нет больше», подумал Пьер, опять закрываясь с головой. «О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они всё время до конца были тверды, спокойны»… подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты,
те, которые были на батарее, и
те, которые кормили его, и
те, которые молились на икону. Они — эти
странные, неведомые ему доселе люди, они ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
Люди собрались около Наташи и до
тех пор не могли поверить
тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о
том, чтоб отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много
странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен
тем, что ему было кому услуживать.
При виде
странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры, Наполеон испытывал
то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По
тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого, Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыхание этого большого и красивого тела.
Несколько мгновений после
того как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю,
странный звук послышался над головами французов.
В первый раз Пьер испытал это,
странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, всё
то, что̀ с таким старанием устраивают и берегут люди, всё это, ежели и сто̀ит чего-нибудь,
то только по
тому наслаждению, с которым всё это можно бросить.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», думал Пьер. Он думал это, а между
тем сидел всё на
том же месте. Какое-то
странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной, и
странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал
того, чтó предстояло ему.
То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и, — по
той странной легкости бытия, которую он испытывал — почти понятное и ощущаемое………………………………
«Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть — пробуждение», вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и
ту странную легкость, которая с
тех пор не оставляла его.
По
странной случайности, это назначение — самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, получил Дохтуров;
тот самый, скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но
тот самый Дохтуров, которого, во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до 13-го года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно.
Объяснение этого
странного явления
тем (как
то делают русские военные историки, что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими
странными путями его, в немилости находящегося старика, выбрать, против воли царя, в представители народной войны. И только это чувство поставило его на
ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на
то, чтоб убивать и истреблять людей, а на
то, чтобы спасать и жалеть их.
Он тогда торопился только поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое-нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать всё
то странное и новое, чтó он узнал за это время.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но по
странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают
того человека, которого проклинали день
тому назад и будут проклинать через месяц.
Взбивать локоны, надевать роброны и петь романсы, для
того чтобы привлечь к себе своего мужа, показалось бы ей так же
странным, как украшать себя, для
того чтобы быть самой собою довольною. Украшать же себя, для
того чтобы нравиться другим, может быть, это и было бы приятно ей — она не знала — но было совершенно некогда. Главная причина, по которой она не занималась ни пением, ни туалетом, ни обдумыванием своих слов, состояла в
том, что ей было совершенно некогда заниматься этим.
Странное противоречие это не случайно. Оно не только встречается на каждом шагу, но из последовательного ряда таких противоречий составлены все описания общих историков. Противоречие это происходит от
того, что, вступив на почву анализа, общие историки останавливаются на половине дороги.