Неточные совпадения
— Attendez, [Постойте,] — сказала Анна Павловна, соображая. —
Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [Лизе жене Болконского.] И, может
быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [
Я в вашем семействе
начну обучаться ремеслу старой девицы.]
— А обо
мне что́ говорить? — сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. — Что́
я такое? Je suis un bâtard! [Незаконный сын!] — И он вдруг багрово покраснел. Видно
было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. — Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… — Но он не сказал, что право. —
Я свободен пока, и
мне хорошо.
Я только никак не знаю, что́
мне начать.
Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
— Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? — сказал Митенька. — Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, — прибавил он, заметив, как граф уже
начал тяжело и часто дышать, что́ всегда
было признаком начинавшегося гнева. —
Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
— Так
я тебе говорила, André,
будь добр и великодушен, каким ты всегда
был. Не суди строго Lise, —
начала она. — Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
— Право, для
меня всё равно, совершенно всё равно! — сказал князь Андрей,
начиная понимать, что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности в виду таких событий, как занятие столицы Австрии. — Как же Вена взята? А мост и знаменитый tête de pont, [укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас
были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, — сказал он.
Будет то, что̀
я говорил в
начале кампании, что не ваша echauffourée de Dürenstein, [перестрелка под Дюренштейном,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, — сказал Билибин, повторяя одно из своих mots, [словечек,] распуская кожу на лбу и приостанавливаясь.
— Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? — спросил он, ища кого-то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом
начале дела
были брошены все пушки.) —
Я вас, кажется, просил, — обратился он к дежурному штаб-офицеру.
В
начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором
было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Hélène, qu’on ne se lasse jamais voir». [У
меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
— C’est l’épée de Frédéric le Grand, que je… [ — Это шпага Великого Фридриха, которую
я,] —
начала было она, но Ипполит перебил ее словами...
— Про жизнь, про назначение человека. Это не может
быть.
Я так же думал, и
меня спасло, вы знаете чтó? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство — это не религиозная, не обрядная секта, как и
я думал, а масонство
есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. — И он
начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
—
Я думаю однако, что
есть основание и в этих осуждениях, — сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он
начинал чувствовать. Ему неприятно
было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
—
Я?
Я? Что́
я говорил вам, — вдруг сказал Пьер, вставая и
начиная ходить по комнате. —
Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг,
я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И
я уверен, что счастливее вас не
будет человека.
— Ваше предложение… — степенно
начала графиня. Он молчал, глядя ей в глаза. — Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и…
я принимаю ваше предложение,
я рада. И муж мой…
я надеюсь… но от нее самой
будет зависеть…
И чтó ж, мой друг? вот прошло с тех пор пять лет, и
я, с своим ничтожным умом, уже
начинаю ясно понимать, для чего ей нужно
было умереть, и каким образом эта смерть
была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем,
суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению.
— Отчего же
мне на ней не жениться? — говорил он дочери. — Славная княгиня
будет! — И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно
начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
— Знаешь,
я думаю, — сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или
начать что-нибудь новое, — что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, чтó
было еще прежде, чем
я была на свете…
— «А может
быть и все те мои товарищи, точно так же, как и
я, бились, искали какой-то новой, своей дороги в жизни, и так же как и
я силой обстановки, общества, породы, тою стихийною силой, против которой не властен человек,
были приведены туда же, куда и
я», — говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а
начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
— Для этого
я бы советовал вам… —
начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало).
— Ну-с, друзья мои, теперь
я всё дело обдумала и вот вам мой совет, —
начала она. — Вчера, как вы знаете,
была я у князя Николая; ну-с и поговорила с ним… Он кричать вздумал. Да
меня не перекричишь!
Я всё ему выпела!
— Он лучше всех вас, — вскрикнула Наташа, приподнимаясь. — Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что́ это, что́ это! Соня, за что́? Уйдите!.. — И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна
начала было опять говорить; но Наташа закричала: — «Уйдите, уйдите, вы все
меня ненавидите, презираете!» — И опять бросилась на диван.
— Петр Кирилыч, —
начала она быстро говорить, — князь Болконский
был вам друг, он и
есть вам друг, — поправилась она (ей казалось, что всё только
было, и что теперь всё другое). — Он говорил
мне тогда, чтоб обратиться к вам…
— Извините
меня, ваше превосходительство, —
начал он (Пьер
был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), — хотя
я несогласен с господином…
— Да, да, — рассеянно сказал князь Андрей. — Одно, что бы
я сделал, ежели бы имел власть, —
начал он опять, —
я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, оскорбили и оскорбляют
меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут
быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
— Да,
я с вами, — сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. — А этого отчего не подняли? —
начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны
начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах
было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого
мне убивать и
быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что́ хотите, а
я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что́ они делали, бросить всё и побежать куда попало.
— Да,
я был, — отвечал Пьер. — Завтра
будет опять сражение… —
начал было он, но Наташа перебила его...
И ей Богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест),
я был бы готов
начать всё снова.
— Да, это
было счастье, — сказала она тихим грудным голосом; — для
меня наверное это
было счастье. — Она помолчала. — И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как
я пришла к нему… — Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленках и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро
начала говорить...
— Чтò
я выиграл несомненно, — сказал он, — так это свободу… —
начал он
было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это
был слишком эгоистический предмет разговора.
— Говорят: несчастия, страдания, — сказал Пьер, — Да ежели бы сейчас, сию минуту
мне сказали: хочешь оставаться, чем ты
был до плена, или с
начала пережить всё это? Ради Бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, что как нас выкинет из привычной дорожки, всё пропало: а тут только начинается новое, хорошее. Пока
есть жизнь,
есть и счастье. Впереди много, много. Это
я вам говорю, — сказал он, обращаясь к Наташе.
— Ты знаешь, Мари, о чем
я думал? —
начал он, теперь, когда примирение
было сделано, тотчас же
начиная думать вслух при жене. Он не спрашивал о том, готова ли она слушать его; ему всё равно
было. Мысль пришла ему, стало
быть и ей. И он рассказал ей свое намерение уговорить Пьера остаться с ними до весны.
Ты говоришь, что у нас все скверно и что
будет переворот;
я этого не вижу; но ты говоришь, что присяга условное дело, и на это
я тебе скажу: что ты лучший друг мой, ты это знаешь, но составь вы тайное общество,
начни вы противодействовать правительству, какое бы оно ни
было,
я знаю, что мой долг повиноваться ему.
— Нет, главное, — сказал Пьер, — для Николая мысли и рассуждения, — забава, почти препровождение времени. Вот он собирает библиотеку и за правило поставил не покупать новой книги, не прочтя купленной — и Сисмонди, и Руссо, и Монтескье, — с улыбкой прибавил Пьер. — Ты ведь знаешь, как
я его… —
начал было он смягчать свои слова; но Наташа перебила его, давая чувствовать, что это не нужно.