Неточные совпадения
Будет то, что̀ я говорил в
начале кампании, что
не ваша echauffourée de Dürenstein, [перестрелка под Дюренштейном,] вообще
не порох решит
дело, а те, кто его выдумали, — сказал Билибин, повторяя одно из своих mots, [словечек,] распуская кожу на лбу и приостанавливаясь.
— Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? — спросил он, ища кого-то глазами. (Князь Багратион
не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом
начале дела были брошены все пушки.) — Я вас, кажется, просил, — обратился он к дежурному штаб-офицеру.
Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился
не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и
начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего.
На правом фланге у Багратиона в 9 часов
дело еще
не начиналось.
Не желая согласиться на требование Долгорукова
начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10-ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели
не убьют того, кого пошлют (чтó было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, чтó было весьма трудно, посланный
не успеет вернуться раньше вечера.
В
начале 1806-го года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги,
не просыпался, лежа на
дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил всё более и более в нетерпение.
На другой
день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего
не знаю и
дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это
дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько-то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк:
дело поднимется и может кончиться дурно».
Ростов,
не садясь, тотчас же с раздражением — как будто Борис был в чем-нибудь виноват перед ним —
начал ему рассказывать
дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо.
— Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [ — Ежели вы смотрите на
дело с этой точки зрения,] —
начал он, с очевидным затруднением выговаривая по-французски и говоря еще медленнее, чем по-русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l’honneur,
не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l’honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
К первому разряду он причислял братьев,
не принимающих деятельного участия ни в
делах лож, ни в
делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех
началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова.
Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже
не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три
дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд,
начиная с Дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
Еще в
начале этой травли, Данило, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что
дело было кончено. Но когда охотники
не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек, Данило выпустил своего бурого
не к волку, а прямою линией к засеке так же, как Карай, — на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Что́ такое творится на свете?» — спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в
день, невольно
начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти
не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
На другой
день князь ни слова
не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье,
начиная с m-lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе,
начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты.
—
Не говорите мне про это. Что́ мне за
дело? — сказал он. — Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны?.. Нам
начинать.
— Ну-с, друзья мои, теперь я всё
дело обдумала и вот вам мой совет, —
начала она. — Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну-с и поговорила с ним… Он кричать вздумал. Да меня
не перекричишь! Я всё ему выпела!
В
день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Курагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что-то, желая
не быть услышанною, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа
начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя
не было там; но Чернышев, флигель-адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний
день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого
начинали сильно сомневаться.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут
дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом на завтра приезде государя ― всё это с новою силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое
не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с
начала войны.
Ежели бы Наполеон
не выехал вечером 24-го числа на Колочу, и
не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а
начал бы атаку на другой
день утром, то никто бы
не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали.
Представим себе двух людей, вышедших со шпагами на поединок по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг, один из противников, почувствовав себя раненым — поняв, что
дело это
не шутка, а касается его жизни, бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину,
начал ворочать ею.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско
не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый
день выбрасывалось из войска всё то, чтò
начинало унывать, или слабеть. Всё, чтò было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: остался один цвет войска — по силе духа и тела.
Ты говоришь, что у нас все скверно и что будет переворот; я этого
не вижу; но ты говоришь, что присяга условное
дело, и на это я тебе скажу: что ты лучший друг мой, ты это знаешь, но составь вы тайное общество,
начни вы противодействовать правительству, какое бы оно ни было, я знаю, что мой долг повиноваться ему.
Неточные совпадения
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за
дело, чтоб он знал полезное. А ты что? —
начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в
день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте
не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти
дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши
не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и
начните.
Был, после
начала возмущения,
день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то
не по себе, так как о новом градоначальнике все еще
не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и
не смели ни за какое
дело приняться, потому что
не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
С самого вешнего Николы, с той поры, как
начала входить вода в межень, и вплоть до Ильина
дня не выпало ни капли дождя.
С тех пор законодательная деятельность в городе Глупове закипела.
Не проходило
дня, чтоб
не явилось нового подметного письма и чтобы глуповцы
не были чем-нибудь обрадованы. Настал наконец момент, когда Беневоленский
начал даже помышлять о конституции.