Неточные совпадения
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете
Кто
думает и
о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день — два, и рай настанет…
Но ах! твой
друг не доживет!
— Наконец, надо
подумать и
о моем семействе, — сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, — ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и
думать о таких вещах. И мне не легче; но,
друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что́ граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени
думать о впечатлении, какое он производит на
других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Ростов не
подумал о том, что̀ значит требование носилок; он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали
другие.
Это нехорошо»,
думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что
другой ряд рассуждений всплывал из-за первых, что он в одно и то же время
думал о ее ничтожестве и мечтал
о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем
другою, и как всё то, чтó он об ней
думал и слышал, может быть неправдою.
То он с злобой
думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим
другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
— Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Maman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас
подумать о предложении Долохова, — сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего
друга.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему-то смеявшуюся, веселившуюся между
другою молодою половиной общества, всё спрашивал себя: «
О чем она
думает? Чему она так рада!».
«Я сам знаю, как мы невластны в своих симпатиях и антипатиях», —
думал князь Андрей, — «и потому нечего
думать о том, чтобы представить лично мою записку
о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал
о своей записке старому фельдмаршалу,
другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
На
другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что-то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что́ он
думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
— Как вы полагаете? — с тонкою улыбкой говорила Вера. — Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что́ вы
думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как
другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы
думаете, князь?
— Ты
о чем
думал теперь, Николинька? — спросила Наташа. — Они любили это спрашивать
друг у
друга.
Соня, слушая,
думала о том, какая громадная разница была между ей и ее
другом и как невозможно было ей хоть на сколько-нибудь быть столь обворожительною, как ее кузина.
В минуты гордости, когда он
думал о своем положении, ему казалось, что он совсем
другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что-то для человечества», — говорил он себе в минуты гордости.
— Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, — пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. М-llе Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели
друг на
друга, и чем дольше они молча смотрели
друг на
друга, не высказывая того, что̀ им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они
думали друг о друге.
Он привык, идя в дело,
думать обо всем, исключая того, чтò казалось было бы интереснее всего
другого —
о предстоящей опасности.
Весь этот и следующий день,
друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один, и
о чем-то
думал.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример
другим русским, едут в Москву,
думая только
о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
— При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, — проговорил князь, видимо
думая о кампании 1807-го года, бывшей, как ему казалось, так недавно. — Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы
другой оборот…
При приближении опасности, всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит
о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее;
другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно
думать об опасности, тогда как предвидеть всё и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор, пока оно не наступило, и
думать о приятном.
«Они, может быть, умрут завтра, зачем они
думают о чем-нибудь
другом, кроме смерти?» И ему вдруг по какой-то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Слава Богу, что этого нет больше»,
подумал Пьер, опять закрываясь с головой. «
О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они всё время до конца были тверды, спокойны»…
подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты, те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они — эти странные, неведомые ему доселе люди, они ясно и резко отделялись в его мысли от всех
других людей.
Много
других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] и он стал
думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и
о самом себе — не как
о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique), [общественного блага,] но
о себе как
о главнокомандующем,
о представителе власти и уполномоченном царя.
Думал ли Кутузов совершенно
о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
Ежели бы у него спросили, чтò он
думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему
думать нèчего, что на то есть Кутузов, и
другие, а что он слышал, что комплектуют полки и что должно быть драться еще долго будут и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
Когда на
другой день после своего вечера, губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой
о своих планах (сделав оговорку
о том, что хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и
думать о формальном сватовстве, всё-таки можно свести молодых людей, дать им узнать
друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила
о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании
о княжне, княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.