Неточные совпадения
Я еще не чувствую
за собою этой слабости, но у меня есть
одна petite personne, [девушка,] которая очень несчастлива с отцом, une parente à nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская.
— Средство — Европейское равновесие и droit des gens, [народное право,] — говорил аббат. — Стоит
одному могущественному государству, как Россия, прославленному
за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, — и оно спасет мир!
— В Moscou есть
одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея]
за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre, [девушка] еще большой росту. Она сказала…
— Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из-за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню
одну.
— Моя жена, — продолжал князь Андрей, — прекрасная женщина. Это
одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным
за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе
одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
— Держу
за Стивенса сто! — кричал
один.
Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова
за рубашку.
Одна рука поднялась, чтобы схватиться
за подоконник, но опять опустилась.
— Соооня!
одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из-за фантазии? — говорил Николай, взяв ее
за руку.
— Борис, подите сюда, — сказала она с значительным и хитрым видом. — Мне нужно сказать вам
одну вещь. Сюда, сюда, — сказала она и провела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел
за нею.
Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими
за пяльцами и
за книгой, которую вслух читала
одна из них.
Начиная от двух супов, из которых он выбрал à la tortue, [черепаший] и кулебяки и до рябчиков, он не пропускал ни
одного блюда и ни
одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из-за плеча соседа, приговаривая: «дрей-мадера», или «венгерское», или «рейнвейн».
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своею маленькою дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим, с приехавшим из-за границы. Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать
одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
— Наконец, надо подумать и о моем семействе, — сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, — ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы
одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал
за Пьером, и что́ граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Часть комнаты
за колоннами, где с
одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой — огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы.
От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы
один за другим возвратились на свои места.
—
За мою руку держись, уронишь так, — послышался ему испуганный шопот
одного из слуг, — снизу… еще
один, — говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Один из моих двух братьев уже
за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав. Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший
одно слово
за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав
одного офицера
за невычищенный знак, другого
за неправильность ряда, он подошел к 3-й роте.
Гусарский корнет Жерков
одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов.
За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему...
Из-за
одного негодяя весь полк осрамить?
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди — движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из-за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в
одно бодрое и веселое впечатление.
Поглядев
за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли
одна другую.
— Мелион без
одного! — подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался;
за ним проходил другой, старый солдат.
«
Один шаг
за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и — неизвестность страдания и смерть.
Эскадрон перешел мост и вышел из-под выстрелов, не потеряв ни
одного человека. Вслед
за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост,
один за другим пошли назад на гору.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в
одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука
один,
за другим, и третий.
— О, ох! — охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая
за руку свитского офицера. — Посмотрите, упал
один, упал, упал!
В эту минуту солнце стало скрываться
за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни — всё слилось в
одно болезненно-тревожное впечатление.
Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего
одного за другим много просителей.
Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по-французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был
один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи
за письменным столом.
— Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый? — сказал Болконский. — Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки
за ошибками, наконец,
один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [Зарок непобедимости.] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности!
Несколько батальонов солдат в
одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из-за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины.
— Глянь-ка, глянь, — говорил
один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера-солдата, который с офицером подошел к цепи и что-то часто и горячо говорил с французским гренадером. — Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз-то
за ним не поспевает. Ну-ка ты, Сидоров!
(Он ясно видел
одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах, придерживаясь
за кусты, с трудом шел в гору.)
Одно нераздельное чувство страха
за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом.
Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил
одного француза и первый взял
за воротник сдавшегося офицера.
Из-за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед
за ними еще четыре ударили между орудиями и
одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому.
Одно ядро
за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в
одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из-за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи — это было
одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто-то проехал со свитой на белой лошади и что-то сказал, проезжая.
За этим солдатом четыре солдата, неся что-то тяжелое на шинели, прошли мимо костра.
Один из них споткнулся.
Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из-за первых, что он в
одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, чтó он об ней думал и слышал, может быть неправдою.
Она была так дурна, что ни
одной из них не могла прийти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись
за ее одеванье.
Анатоль, заложив большой палец правой руки
за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутою вперед грудью, а назад — спиною, покачивая
одною отставленною ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады
за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз
одни и те же слова.
Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее — тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой двадцать лет тому назад, тот сын,
за которого она ссорилась с баловником-графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин,
один, без помощи и руководства, делает там какое-то свое мужское дело.
Из-за этих звуков отчетливо послышался
один молодой, ласковый голос императора Александра.
— Урра! Урра! Урра! — гремело со всех сторон, и
один полк
за другим принимал государя звуками генерал-марша; потом «урра!…» генерал-марш и опять «урра!» и «урра!!», которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.