Историческая наука в движении своем постоянно принимает всё меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого-нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Неточные совпадения
Военная
наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то, самое обыкновенное, — в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с
историческими фактами.
В том, что такое
историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем
исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за всё совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, имеющее как и каждый человек, свои личные привычки, страсти, стремления к добру, красоте, истине, — что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся
наукой, т. е. читанием книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но положим, что так называемая
наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для
исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Так точно и понимает власть
наука о праве, та самая разменная касса истории, которая обещает разменять
историческое понимание власти на чистое золото.
От этого-то основного различия воззрения истории и
науки прàва происходит то, что
наука прàва может рассказать подробно о том, как, по ее мнению, надо бы устроить власть и чтó такое есть власть, неподвижно существующая вне времени; но на вопросы
исторические о значении видоизменяющейся во времени власти, она не может ответить ничего.
Теория о перенесении совокупности воль масс на
исторические лица, может быть, весьма много объясняет в области
науки права, и может быть, необходима для своих целей; но в приложении к истории, как только являются революции, завоевания, междоусобия, как только начинается история, — теория эта ничего не объясняет.
Интересно отметить, что русскую
историческую науку разрабатывали, главным образом, западники, а не славянофилы.
Признаемся, мы с удовольствием думали, как далеко ушла в одно столетие наша
историческая наука, — сравнивая с забавной наивностью «новгородского баснословца» — твердый и уверенный голос современного историка, способный возбудить к нему полное доверие.
Историческая наука недаром отделила последние четыре столетия и существенным признаком этого отграничения признала великие изобретения и открытия XV века. Здесь проявления усилий человеческой мысли дали жизни человечества совсем иное содержание и раз навсегда доказали, что общественные и политические формы имеют только кажущуюся самостоятельность, что они делаются шире и растяжимее по мере того, как пополняется и усложняется материал, составляющий их содержание.
Неточные совпадения
Мало ли какие
науки располагают к такому же взгляду? — и математические, и
исторические, и общественные, да и всякие другие.
Риккерт захотел ориентировать гносеологию не только на факте естественных, генерализирующих
наук, но и на факте
наук исторических, индивидуализирующих.
Мы стыдливо прячемся за
исторические исследования о чем-то, боимся
науки, которая требует, чтобы говорили лишь о чем-то.
Христианство понимается теперь исповедующими церковные учения как сверхъестественное, чудесное откровение обо всем том, что сказано в символе веры; неверующими же, — как пережитое человечеством проявление его потребности веры в сверхъестественное; как
историческое явление, вполне выразившееся в католичестве, православии, протестантстве и не имеющее уже для нас никакого жизненного значения. Для верующих значение учения скрывается церквью, для неверующих —
наукою.
Не помню, как мы там с ним о чем начали разговаривать, только знаю, что я тогда и спросил его. что как он, занимаясь до старости
науками историческими, естественными и богословскими, до чего дошел, до какой степени уяснил себе из этих
наук вопрос о божестве, о душе, о творении?