— Aucun, [Никакого,] — возразил виконт. — После убийства герцога даже самые пристрастные
люди перестали видеть в нем героя. Si même ça été un héros pour certaines gens, — сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, — depuis l’assassinat du duc il y a un martyr de plus dans le ciel, un héros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Неточные совпадения
— Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой
человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что́ хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно:
перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
Все офицеры и
люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не
переставали думать только о том, что̀ было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска.
— Bien faite et la beauté du diable, [ — Хорошо сложена и свеженькая,] — говорил этот
человек и увидав Ростова
перестал говорить и нахмурился.
После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор-адъютант, начавший бал, и еще молодые
люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не
переставала танцовать целый вечер.
— Если он благородный
человек, то он или должен объявить свое намерение, или
перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, — решительно сказала Соня.
— Спасибо отскочил, а то бы она тебя смазала. — Народ обратился к этим
людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядро попало в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом — ядра, то с приятным посвистыванием — гранаты, не
переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
Над всем полем, прежде столь весело-красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма, и пахло странною кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных и на изнуренных, и на сомневающихся
людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно,
люди.
Перестаньте… Опомнитесь. Что̀ вы делаете?»
Но хотя уже к концу сражения
люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были
перестать, какая-то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра также быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле
людей, а по воле Того, Кто руководит
людьми и мирами.
Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не
переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся
людей и еще более торопя их.
Какой-то
человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный, большой
человек. Пьер
перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Наполеон чувствовал это и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтования остановился в Москве и вместо шпаги противника, увидал поднятую над собой дубину, он не
переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существуют какие-то правила для того, чтоб убивать
людей).
Когда
человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, чтò есть он сам — сущность его, в его глазах очевидно уничтожается —
перестает быть. Но когда умирающее есть
человек и
человек любимый, тогда кроме ужаса, ощущаемого перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая так же, как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
И вдруг голос и выражение лица его изменились:
перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый
человек, очевидно что-то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
Девочка, сообразив выражение лица отца и матери, разрешила вопрос так, что это были люди совсем другие, чем ее родители и их знакомые, что это были дурные люди, и что потому с ними именно так и надо поступать, как поступлено с ними. И потому девочке было только страшно, и она рада была, когда этих
людей перестало быть видно.
Неточные совпадения
Стародум. Они жалки, это правда; однако для этого добродетельный
человек не
перестает идти своей дорогой. Подумай ты сама, какое было бы несчастье, ежели б солнце
перестало светить для того, чтоб слабых глаз не ослепить.
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному
человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она
перестала думать о нем.
Скосить и сжать рожь и овес и свезти, докосить луга, передвоить пар, обмолотить семена и посеять озимое — всё это кажется просто и обыкновенно; а чтобы успеть сделать всё это, надо, чтобы от старого до малого все деревенские
люди работали не
переставая в эти три-четыре недели втрое больше, чем обыкновенно, питаясь квасом, луком и черным хлебом, молотя и возя снопы по ночам и отдавая сну не более двух-трех часов в сутки. И каждый год это делается по всей России.
Он всю эту неделю не
переставая испытывал чувство, подобное чувству
человека, который был бы приставлен к опасному сумасшедшему, боялся бы сумасшедшего и вместе, по близости к нему, боялся бы и за свой ум.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым
человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат,
перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.