Неточные совпадения
Выбрав из десятка галстуков и брошек те, какие первые попались под руку, — когда-то это
было ново и забавно, теперь
было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел, хотя и не вполне свежий, но чистый и душистый, в длинную, с натертым вчера тремя
мужиками паркетом столовую с огромным дубовым буфетом и таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное в своих широко расставленных в виде львиных лап резных ножках.
С прямотой и решительностью молодости он не только говорил о том, что земля не может
быть предметом частной собственности, и не только в университете писал сочинение об этом, но и на деле отдал тогда малую часть земли (принадлежавшей не его матери, а по наследству от отца ему лично)
мужикам, не желая противно своим убеждениям владеть землею.
В то время Нехлюдов, воспитанный под крылом матери, в 19 лет
был вполне невинный юноша. Он мечтал о женщине только как о жене. Все же женщины, которые не могли, по его понятию,
быть его женой,
были для него не женщины, а люди. Но случилось, что в это лето, в Вознесенье, к тетушкам приехала их соседка с детьми: двумя барышнями, гимназистом и с гостившим у них молодым художником из
мужиков.
Мужики, узнавши племянника Марьи Ивановны, проводили его на сухонькое, где слезть, взяли привязать его лошадь и провели его в церковь. Церковь
была полна праздничным народом.
Слушая то Софью Васильевну, то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни до драмы ни друг до друга, а что если они говорят, то только для удовлетворения физиологической потребности после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых, то, что Колосов,
выпив водки, вина, ликера,
был немного пьян, не так пьян, как бывают пьяны редко пьющие
мужики, но так, как бывают пьяны люди, сделавшие себе из вина привычку.
Нехлюдов слушал и вместе с тем оглядывал и низкую койку с соломенным тюфяком, и окно с толстой железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо и фигуру несчастного, изуродованного
мужика в котах и халате, и ему всё становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы
было правда то, что рассказывал этот добродушный человек, — так
было ужасно думать, что могли люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить человека и, одев его в арестантскую одежду, посадить в это ужасное место.
Она жалка ему
была, но совсем не так, как
был жалок Меньшов-мужик, без всякой вины с его стороны сидевший в вонючем остроге.
Он любовался прекрасным днем, густыми темнеющими облаками, иногда закрывавшими солнце, и яровыми полями, в которых везде ходили
мужики за сохами, перепахивая овес, и густо зеленевшими озимями, над которыми поднимались жаворонки, и лесами, покрытыми уже, кроме позднего дуба, свежей зеленью, и лугами, на которых пестрели стада и лошади, и полями, на которых виднелись пахари, — и, нет-нет, ему вспоминалось, что
было что-то неприятное, и когда он спрашивал себя: что? — то вспоминал рассказ ямщика о том, как немец хозяйничает в Кузминском.
Как всегда, несмотря на то, что цена, назначенная Нехлюдовым,
была много ниже той, которую платили кругом,
мужики начали торговаться и находили цену высокой.
На другой день условие домашнее
было подписано, и, провожаемый пришедшими выборными стариками, Нехлюдов с неприятным чувством чего-то недоделанного сел в шикарную, как говорил ямщик со станции, троечную коляску управляющего и уехал на станцию, простившись с
мужиками, недоумевающе и недовольно покачивавшими головами. Нехлюдов
был недоволен собой. Чем он
был недоволен, он не знал, но ему все время чего-то
было грустно и чего-то стыдно.
Дело
было в том, что
мужики, как это говорил приказчик, нарочно пускали своих телят и даже коров на барский луг. И вот две коровы из дворов этих баб
были пойманы в лугу и загнаны. Приказчик требовал с баб по 30 копеек с коровы или два дня отработки. Бабы же утверждали, во-первых, что коровы их только зашли, во-вторых, что денег у них нет, и, в-третьих, хотя бы и за обещание отработки, требовали немедленного возвращения коров, стоявших с утра на варке без корма и жалобно мычавших.
Солнце спустилось уже за только-что распустившиеся липы, и комары роями влетали в горницу и жалили Нехлюдова. Когда он в одно и то же время кончил свою записку и услыхал из деревни доносившиеся звуки блеяния стада, скрипа отворяющихся ворот и говора
мужиков, собравшихся на сходке, Нехлюдов сказал приказчику, что не надо
мужиков звать к конторе, а что он сам пойдет на деревню, к тому двору, где они соберутся.
Выпив наскоро предложенный приказчиком стакан чаю, Нехлюдов пошел на деревню.
— Известное дело. Это так точно, как
есть, — послышались голоса
мужиков.
— А я вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые
мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, —
мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай
пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А на сходке совсем другой человек, заладит одно…
— Слышь, зарастают луга, надо
будет праздником бабенок послать испольные прополоть, — сказал худой
мужик в прорванном кафтане, — а то косы порвешь.
В полдень семь выбранных
мужиков, приглашенных приказчиком, пришли в яблочный сад под яблони, где у приказчика
был устроен на столбиках, вбитых в землю, столик и лавочки.
— И рад бы отдать, — сказал он, — да кому и как? Каким
мужикам? Почему вашему обществу, а не Деминскому? (Это
было соседнее село с нищенским наделом.)
— Да ведь народ бедствует. Вот я сейчас из деревни приехал. Разве это надо, чтоб
мужики работали из последних сил и не
ели досыта, а чтобы мы жили в страшной роскоши, — говорил Нехлюдов, невольно добродушием тетушки вовлекаемый в желание высказать ей всё, что он думал.
Тот,
мужик, убил в минуту раздражения, и он разлучен с женою, с семьей, с родными, закован в кандалы и с бритой головой идет в каторгу, а этот сидит в прекрасной комнате на гауптвахте,
ест хороший обед,
пьет хорошее вино, читает книги и нынче-завтра
будет выпущен и
будет жить попрежнему, только сделавшись особенно интересным.
Он служил на Кавказе, где он получил этот особенно лестный для него крест за то, что под его предводительством тогда русскими
мужиками, обстриженными и одетыми в мундиры и вооруженными ружьями со штыками,
было убито более тысячи людей, защищавших свою свободу и свои дома и семьи.
Молодой купец-золотопромышленник, сын
мужика, в сшитой в Лондоне фрачной паре с брильянтовыми запонками, имевший большую библиотеку, жертвовавший много на благотворительность и державшийся европейски-либеральных убеждений,
был приятен и интересен Нехлюдову, представляя из себя совершенно новый и хороший тип образованного прививка европейской культурности на здоровом мужицком дичке.