Неточные совпадения
«Исполняя взятую
на себя обязанность быть вашей памятью, — было написано
на листе серой толстой бумаги с неровными краями острым, но разгонистым почерком, — напоминаю
вам, что
вы нынче, 28-го апреля, должны быть в суде присяжных и потому не можете никак ехать с нами и Колосовым смотреть картины, как
вы, с свойственным
вам легкомыслием, вчера обещали; à moins que vous ne soyez disposé à payer à la cour d’assises les 300 roubles d’amende, que vous vous refusez pour votre cheval, [если, впрочем,
вы не предполагаете уплатить в окружной суд штраф в 300 рублей, которые
вы жалеете истратить
на покупку лошади.] зa то, что не явились во-время.
—
Вы сами знаете, в каком, — сказала Маслова, улыбнулась и тотчас же, быстро оглянувшись, опять прямо уставилась
на председателя.
— Очень хорошо, — сказал председатель, очевидно довольный достигнутыми результатами. — Так расскажите, как было дело, — сказал он, облокачиваясь
на спинку и кладя обе руки
на стол. — Расскажите всё, как было.
Вы можете чистосердечным признанием облегчить свое положение.
—
Вы желаете сделать вопрос? — сказал председатель и
на утвердительный ответ товарища прокурора жестом показал товарищу прокурора, что он передает ему свое право спрашивать.
— Здравствуй… здравствуйте, — не знал он, как,
на «ты» или
на «
вы» говорить с ней, и покраснел так же, как и она. — Живы, здоровы?
— Слава Богу… Вот тетушка прислала
вам ваше любимое мыло, розовое, — сказала она, кладя мыло
на стол и полотенца
на ручки кресел.
— А какого
вы были мнения о Масловой? — краснея и робея, спросил назначенный от суда кандидат
на судебную должность, защитник Масловой.
—
Вы видите перед собой, господа присяжные заседатели, характерное, если можно так выразиться, преступление конца века, носящее
на себе, так сказать, специфические черты того печального явления разложения, которому подвергаются в наше время те элементы нашего общества, которые находятся под особенно, так сказать, жгучими лучами этого процесса…
Она не только знает читать и писать, она знает по-французски, она, сирота, вероятно несущая в себе зародыши преступности, была воспитана в интеллигентной дворянской семье и могла бы жить честным трудом; но она бросает своих благодетелей, предается своим страстям и для удовлетворения их поступает в дом терпимости, где выдается от других своих товарок своим образованием и, главное, как
вы слышали здесь, господа присяжные заседатели, от ее хозяйки, умением влиять
на посетителей тем таинственным, в последнее время исследованным наукой, в особенности школой Шарко, свойством, известным под именем внушения.
— Господа присяжные заседатели, — продолжал между тем, грациозно извиваясь тонкой талией, товарищ прокурора, — в вашей власти судьба этих лиц, но в вашей же власти отчасти и судьба общества,
на которое
вы влияете своим приговором.
Вы вникните в значение этого преступления, в опасность, представляемую обществу от таких патологических, так сказать, индивидуумов, какова Маслова, и оградите его от заражения, оградите невинные, крепкие элементы этого общества от заражения и часто погибели.
— Что
вы говорите? — вскрикнул Нехлюдов,
на этот раз не замечая вовсе неприятной фамильярности учителя.
— Суд постановил решение
на основании ответов, данных
вами же, — сказал председатель, подвигаясь к выходной двери, — хотя ответы и суду показались несоответственны делу.
— Пожалуйте, ваше сиятельство, ожидают, — сказал ласковый жирный швейцар большого дома Корчагиных, отворяя бесшумно двигавшуюся
на английских петлях дубовую дверь подъезда. — Кушают, только
вас велено просить.
— И
вы не скажете мне? — Мускул
на лице ее дрогнул, и она двинула стульчиком, за который держалась.
— Ну, здравствуйте, мой друг, садитесь и рассказывайте, — сказала княгиня Софья Васильевна с своей искусной, притворной, совершенно похожей
на натуральную, улыбкой, открывавшей прекрасные длинные зубы, чрезвычайно искусно сделанные, совершенно такие же, какими были настоящие. — Мне говорят, что
вы приехали из суда в очень мрачном настроении. Я думаю, что это очень тяжело для людей с сердцем, — сказала она по-французски.
— Это ваша добрая воля, только вины вашей тут особенной нет. Со всеми бывает, и если с рассудком, то всё это заглаживается и забывается, и живут, — сказала Аграфена Петровна строго и серьезно, — и
вам это
на свой счет брать не к чему. Я и прежде слышала, что она сбилась с пути, так кто же этому виноват?
— Ну, я не так думаю. И всё-таки прошу
вас, помогите мне сдать квартиру и вещи убрать. И не сердитесь
на меня. Я
вам очень, очень благодарен за всё.
— Так-с. Если она приговорена только вчера, — сказал прокурор, не обращая никакого внимания
на заявление Нехлюдова о невинности Масловой, — то до объявления приговора в окончательной форме она должна всё-таки находиться в доме предварительного заключения. Свидания там разрешаются только в определенные дни. Туда
вам и советую обратиться.
— Благодарю
вас, — сказал Нехлюдов, не отвечая
на вопрос, и вышел.
— Как это
вы нашли меня? — не отвечая
на его вопрос, спросила она, и глядя и не глядя
на него своими косыми глазами.
— Ну, всё-таки я
вам скажу, по мере сил приносить пользу, всё-таки, что могу, смягчаю. Кто другой
на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: 2000 с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
— Я вот привез
вам подписать прошение, — сказал Нехлюдов, немного удивляясь
на тот бойкий вид, с которым она нынче встретила его. — Адвокат составил прошение, и надо подписать, и мы пошлем в Петербург.
Она, знаете, услыхала, что я с
вам знакома, — сказала Маслова, вертя головой и взглядывая
на него, — и говорит: «скажи ему, пусть, — говорит, — сына вызовут, он им всё расскажет».
Вы, голубчик, похлопочите, — сказала она, взглядывая
на него, опуская глаза и улыбаясь.
— Я… я… Видите ли,
вы богаты,
вы швыряете деньгами
на пустяки,
на охоту, я знаю, — начала девушка, сильно конфузясь, — а я хочу только одного — хочу быть полезной людям и ничего не могу, потому что ничего не знаю.
— Я учительница, но хотела бы
на курсы, и меня не пускают. Не то что не пускают, они пускают, но надо средства. Дайте мне, и я кончу курс и заплачу
вам. Я думаю, богатые люди бьют медведей, мужиков поят — всё это дурно. Отчего бы им не сделать добро? Мне нужно бы только 80 рублей. А не хотите, мне всё равно, — сердито сказала она.
— Что он у
вас спрашивает, кто
вы? — спросила она у Нехлюдова, слегка улыбаясь и доверчиво глядя ему в глаза так просто, как будто не могло быть сомнения о том, что она со всеми была, есть и должна быть в простых, ласковых, братских отношениях. — Ему всё нужно знать, — сказала она и совсем улыбнулась в лицо мальчику такой доброй, милой улыбкой, что и мальчик и Нехлюдов — оба невольно улыбнулись
на ее улыбку.
— Mнe Мика говорил, что
вы заняты в тюрьмах. Я очень понимаю это, — говорила она Нехлюдову. — Мика (это был ее толстый муж, Масленников) может иметь другие недостатки, но
вы знаете, как он добр. Все эти несчастные заключенные — его дети. Он иначе не смотрят
на них. Il est d’une bonté [Он так добр…]…
— Но только всё-таки
вы оставьте меня, — прибавила она, и в страшно скосившихся глазах, которыми она взглянула
на него, Нехлюдов прочел опять напряженное и злое выражение.
— Ну, а насчет больницы, — вдруг сказала она, взглянув
на него своим косым взглядом, — если
вы хотите, я пойду и вина тоже не буду пить…
— В конце слободы, с того края третья избушка.
На левой руке кирпичная изба будет, а тут за кирпичной избой и ее хибарка. Да я
вас провожу лучше, — радостно улыбаясь, говорил приказчик.
— А можно к
вам пройти в избу? — сказал Нехлюдов, подвигаясь вперед по дворику и с очищенного места входя
на нетронутые еще и развороченные вилами желто-шафранные сильно пахучие слои навоза.
— Чего не видали, я
вам дам, подай-ка мне сюда костыль! — крикнула старуха
на стоявших в двери. — Затвори, что ли!
— Да нет,
вы сами будете пользоваться этими деньгами
на общественные нужды.
—
Вы поймите, — желая разъяснить дело, улыбаясь, сказал пришедший за Нехлюдовым приказчик, — что князь отдает
вам землю за деньги, а деньги эти самые опять в ваш же капитал,
на общество отдаются.
—
Вы, стало быть, отказываетесь, не хотите взять землю? — спросил Нехлюдов, обращаясь к нестарому, с сияющим лицом босому крестьянину в оборванном кафтане, который держал особенно прямо
на согнутой левой руке свою разорванную шапку так, как держат солдаты свои шапки, когда по команде снимают их.
— А я
вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что
вы с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он
на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, — мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А
на сходке совсем другой человек, заладит одно…
— Дюфар-француз, может слыхали. Он в большом театре
на ахтерок парики делает. Дело хорошее, ну и нажился. У нашей барышни купил всё имение. Теперь он нами владеет. Как хочет, так и ездит
на нас. Спасибо, сам человек хороший. Только жена у него из русских, — такая-то собака, что не приведи Бог. Грабит народ. Беда. Ну, вот и тюрьма.
Вам куда, к подъезду? Не пущают, я чай.
— Разве
вы не слыхали?.. ее сын убит
на дуэли. Дрались с Позеном. Единственный сын. Ужасно. Мать так убита.
— Нынче вечером не могу, — отвечал он, выходя с ней вместе
на крыльцо. — А у меня ведь дело к
вам, — сказал он, глядя
на пару рыжих, подъезжавших к крыльцу.
— Я знаю: графиня Катерина Ивановна думает, что я имею влияние
на мужа в делах. Она заблуждается. Я ничего не могу и не хочу вступаться. Но, разумеется, для графини и
вас я готова отступить от своего правила. В чем же дело? — говорила она, маленькой рукой в черной перчатке тщетно отыскивая карман.
—
Вы знаете, отчего барон — Воробьев? — сказал адвокат, отвечая
на несколько комическую интонацию, с которой Нехлюдов произнес этот иностранный титул в соединении с такой русской фамилией. — Это Павел за что-то наградил его дедушку, — кажется, камер-лакея, — этим титулом. Чем-то очень угодил ему. — Сделать его бароном, моему нраву не препятствуй. Так и пошел: барон Воробьев. И очень гордится этим. А большой пройдоха.
— Ну, да это лучше не апрофондировать. Так я
вас довезу, — сказал адвокат, когда они вышли
на крыльцо, и прекрасная извозчичья карета, взятая адвокатом, подъехала к крыльцу. —
Вам ведь к барону Воробьеву?
— Я приготовил прошение, — сказал Нехлюдов, доставая его из кармана. — Но я хотел просить
вас, надеялся, что
на это дело обратят особое внимание.
— Что же тут дурного? Я
вам в нашей литературе укажу
на проект одного немецкого писателя, который прямо предлагает, чтобы это не считалось преступлением, и возможен был брак между мужчинами, — сказал Сковородников, жадно с всхлюпыванием затягиваясь смятой папиросой, которую он держал между корнями пальцев у ладони, и громко захохотал.
— А подадим
на Высочайшее имя. Сами и подайте, пока
вы здесь. Я напишу
вам.
— Я, графиня, во-первых, не имею никаких прав что-либо советовать князю, — сказала Mariette, глядя
на Нехлюдова и этим взглядом устанавливая между ним и ею какое-то полное соглашение об отношении к словам графини и вообще к евангелизму, — и, во-вторых, я не очень люблю,
вы знаете…
— Ну,
вы меня
на смех не смейте подымать. Проповедник проповедником, а театр — театром. Для того, чтобы спастись, совсем не нужно сделать в аршин лицо и всё плакать. Надо верить, и тогда будет весело.
— Да и когда я
вас увижу опять? — прибавила она, вздохнув, и стала осторожно надевать перчатку
на покрытую перстнями руку. — Так скажите, что приедете.
Вспоминая о Масловой, о решении Сената и о том, что он всё-таки решил ехать за нею, о своем отказе от права
на землю, ему вдруг, как ответ
на эти вопросы, представилось лицо Mariette, ее вздох и взгляд, когда она сказала: «когда я
вас увижу опять?», и ее улыбка, — с такого ясностью, что он как будто видел ее, и сам улыбнулся.