Неточные совпадения
Гордость его
не мирилась с тем, чтобы она даже в прошедшем могла
любить не его.
Разумеется, она
не могла знать, что она встретит его, но одна мысль о том, что она могла
любить кого-нибудь прежде, оскорбляла его.
То же, что труд его в суде, состоящий в том, чтобы приводить людей к присяге над Евангелием, в котором прямо запрещена присяга, был труд нехороший, никогда
не приходило ему в голову, и он
не только
не тяготился этим, но
любил это привычное занятие, часто при этом знакомясь с хорошими господами.
У них в их глуши было тихо,
не было развлечений; тетушки же нежно
любили своего племянника и наследника, и он
любил их,
любил их старомодность и простоту жизни.
Но она напрасно боялась этого: Нехлюдов, сам
не зная того,
любил Катюшу, как
любят невинные люди, и его любовь была главной защитой от падения и для него и для нее.
Если бы Нехлюдов тогда ясно сознал бы свою любовь к Катюше и в особенности если бы тогда его стали бы убеждать в том, что он никак
не может и
не должен соединить свою судьбу с такой девушкой, то очень легко могло бы случиться, что он, с своей прямолинейностью во всем, решил бы, что нет никаких причин
не жениться на девушке, кто бы она ни была, если только он
любит ее. Но тетушки
не говорили ему про свои опасения, и он так и уехал,
не сознав своей любви к этой девушке.
Он чувствовал, что влюблен, но
не так, как прежде, когда эта любовь была для него тайной, и он сам
не решался признаться себе в том, что он
любит, и когда он был убежден в том, что
любить можно только один paз, — теперь он был влюблен, зная это и радуясь этому и смутно зная, хотя и скрывая от себя, в чем состоит любовь, и что из нее может выйти.
«Нельзя бросить женщину, которую я
любил, и удовлетвориться тем, что я заплачу деньги адвокату и избавлю ее от каторги, которой она и
не заслуживает, загладить вину деньгами, как я тогда думал, что сделал что должно, дав ей деньги».
Теперь этот чисто одетый, выхоленный господин с надушенной бородой был для нее
не тот Нехлюдов, которого она
любила, а только один из тех людей, которые, когда им нужно было, пользовались такими существами, как она, и которыми такие существа, как она, должны были пользоваться как можно для себя выгоднее.
И потому теперешний Нехлюдов был для нее
не тот человек, которого она когда-то
любила чистой любовью, а только богатый господин, которым можно и должно воспользоваться и с которым могли быть только такие отношения, как и со всеми мужчинами.
— Ничего это
не мешает. Евангелие — Евангелием, а что противно, то противно. Хуже будет, когда я буду притворяться, что
люблю нигилистов и, главное, стриженых нигилисток, когда я их терпеть
не могу.
— Прощайте, мой милый,
не взыщите с меня, но я
любя вас говорю.
— Я, графиня, во-первых,
не имею никаких прав что-либо советовать князю, — сказала Mariette, глядя на Нехлюдова и этим взглядом устанавливая между ним и ею какое-то полное соглашение об отношении к словам графини и вообще к евангелизму, — и, во-вторых, я
не очень
люблю, вы знаете…
Они говорили о несправедливости власти, о страданиях несчастных, о бедности народа, но, в сущности, глаза их, смотревшие друг на друга под шумок разговора,
не переставая спрашивали: «можешь
любить меня?», и отвечали: «могу», и половое чувство, принимая самые неожиданные и радужные формы, влекло их друг к другу.
Несмотря на эти свойства, он был близкий человек ко двору и
любил царя и его семью и умел каким-то удивительным приемом, живя в этой высшей среде, видеть в ней одно хорошее и
не участвовать ни в чем дурном и нечестном.
Так же как в одной поваренной книге говорится, что раки
любят, чтоб их варили живыми, он вполне был убежден, и
не в переносном смысле, как это выражение понималось в поваренной книге, а в прямом, — думал и говорил, что народ
любит быть суеверным.
Так думал Топоров,
не соображая того, что ему казалось, что народ
любит суеверия только потому, что всегда находились и теперь находятся такие жестокие люди, каков и был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют свой свет
не на то, на что они должны бы употреблять его, — на помощь выбивающемуся из мрака невежества народу, а только на то, чтобы закрепить его в нем.
Смотритель подошел к ним, и Нехлюдов,
не дожидаясь его замечания, простился с ней и вышел, испытывая никогда прежде
не испытанное чувство тихой радости, спокойствия и любви ко всем людям. Радовало и подымало Нехлюдова на неиспытанную им высоту сознание того, что никакие поступки Масловой
не могут изменить его любви к ней. Пускай она заводит шашни с фельдшером — это ее дело: он
любит ее
не для себя, а для нее и для Бога.
Маслова всё еще думала и продолжала уверять себя, что она, как она это высказала ему во-второе свидание,
не простила ему и ненавидит его, но она уже давно опять
любила его и
любила так, что невольно исполняла всё то, что и чего он желал от нее: перестала пить, курить, оставила кокетство и поступила в больницу служанкой.
Правда, что человек
не может заставить себя
любить, как он может заставить себя работать, но из этого
не следует, что можно обращаться с людьми без любви, особенно если чего-нибудь требуешь от них.
Стала она революционеркой, как она рассказывала, потому, что с детства чувствовала отвращение к господской жизни, а
любила жизнь простых людей, и ее всегда бранили за то, что она в девичьей, в кухне, в конюшне, а
не в гостиной.
Любовь его к Катюше
не нарушала этой теории, так как он
любил платонически, полагая, что такая любовь
не только
не препятствует фагоцитной деятельности служения слабым, но еще больше воодушевляет к ней.
— Хорошо, я так и скажу ей. Вы
не думайте, что я влюблен в нее, — продолжал он. — Я
люблю ее как прекрасного, редкого, много страдавшего человека. Мне от нее ничего
не нужно, но страшно хочется помочь ей, облегчить ее поло…
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее ответить на вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее, по природе одна из самых нравственных натур… и так тонко чувствует… Она
любит вас, хорошо
любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы
не запутать вас собой. Для нее замужество с вами было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда
не согласится на это. А между тем ваше присутствие тревожит ее.
«Одно из двух: или она полюбила Симонсона и совсем
не желала той жертвы, которую я воображал, что приношу ей, или она продолжает
любить меня и для моего же блага отказывается от меня и навсегда сжигает свои корабли, соединяя свою судьбу с Симонсоном», подумал Нехлюдов, и ему стало стыдно. Он почувствовал, что краснеет.
— Простите, — сказала она чуть слышно. Глаза их встретились, и в странном косом взгляде и жалостной улыбке, с которой она сказала это
не «прощайте», а «простите», Нехлюдов понял, что из двух предположений о причине ее решения верным было второе: она
любила его и думала, что, связав себя с ним, она испортит его жизнь, а, уходя с Симонсоном, освобождала его и теперь радовалась тому, что исполнила то, что хотела, и вместе с тем страдала, расставаясь с ним.
Нехлюдов понял теперь, что общество и порядок вообще существуют
не потому, что есть эти узаконенные преступники, судящие и наказывающие других людей, а потому, что, несмотря на такое развращение, люди всё-таки жалеют и
любят друг друга.
Пятая заповедь (Мф. V, 43 — 48) состояла в том, что человек
не только
не должен ненавидеть врагов,
не воевать с ними, но должен
любить их, помогать, служить им.