Неточные совпадения
Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать
ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего
не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже и в городе.
Люди считали, что священно и важно
не это весеннее утро,
не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, — красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно
то, чтò они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до чего доводит дурное,
не такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только
тем, что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже
не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Чувствуя направленные на себя взгляды, арестантка незаметно,
не поворачивая головы, косилась на
тех, кто смотрел на нее, и это обращенное на нее внимание веселило ее.
За нее сватались, но она ни за кого
не хотела итти, чувствуя, что жизнь ее с
теми трудовыми людьми, которые сватались за нее, будет трудна ей, избалованной сладостью господской жизни.
С
тех пор ей всё стало постыло, и она только думала о
том, как бы ей избавиться от
того стыда, который ожидал ее, и она стала
не только неохотно и дурно служить барышням, но, сама
не знала, как это случилось, — вдруг ее прорвало. Она наговорила барышням грубостей, в которых сама потом раскаивалась, и попросила расчета.
И для Масловой теперь уже и
не было вопроса о
том, поступить или
не поступить в прачки.
Маслова курила уже давно, но в последнее время связи своей с приказчиком и после
того, как он бросил ее, она всё больше и больше приучалась пить. Вино привлекало ее
не только потому, что оно казалось ей вкусным, но оно привлекало ее больше всего потому, что давало ей возможность забывать всё
то тяжелое, что она пережила, и давало ей развязность и уверенность в своем достоинстве, которых она
не имела без вина. Без вина ей всегда было уныло и стыдно.
И с
тех пор началась для Масловой
та жизнь хронического преступления заповедей божеских и человеческих, которая ведется сотнями и сотнями тысяч женщин
не только с разрешения, но под покровительством правительственной власти, озабоченной благом своих граждан, и кончается для девяти женщин из десяти мучительными болезнями, преждевременной дряхлостью и смертью.
В конце же недели поездка в государственное учреждение — участок, где находящиеся на государственной службе чиновники, доктора — мужчины, иногда серьезно и строго, а иногда с игривой веселостью, уничтожая данный от природы для ограждения от преступления
не только людям, но и животным стыд, осматривали этих женщин и выдавали им патент на продолжение
тех же преступлений, которые они совершали с своими сообщниками в продолжение недели.
Выбрав из десятка галстуков и брошек
те, какие первые попались под руку, — когда-то это было ново и забавно, теперь было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел, хотя и
не вполне свежий, но чистый и душистый, в длинную, с натертым вчера тремя мужиками паркетом столовую с огромным дубовым буфетом и таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное в своих широко расставленных в виде львиных лап резных ножках.
«Исполняя взятую на себя обязанность быть вашей памятью, — было написано на листе серой толстой бумаги с неровными краями острым, но разгонистым почерком, — напоминаю вам, что вы нынче, 28-го апреля, должны быть в суде присяжных и потому
не можете никак ехать с нами и Колосовым смотреть картины, как вы, с свойственным вам легкомыслием, вчера обещали; à moins que vous ne soyez disposé à payer à la cour d’assises les 300 roubles d’amende, que vous vous refusez pour votre cheval, [если, впрочем, вы
не предполагаете уплатить в окружной суд штраф в 300 рублей, которые вы жалеете истратить на покупку лошади.] зa
то, что
не явились во-время.
А между
тем, кроме
той обычной нерешительности перед женитьбой людей
не первой молодости и
не страстно влюбленных, у Нехлюдова была еще важная причина, по которой он, если бы даже и решился,
не мог сейчас сделать предложения.
Причина эта заключалась
не в
том, что он 10 лет
тому назад соблазнил Катюшу и бросил ее, это было совершенно забыто им, и он
не считал это препятствием для своей женитьбы; причина эта была в
том, что у него в это самое время была с замужней женщиной связь, которая, хотя и была разорвана теперь с его стороны,
не была еще признана разорванной ею.
То, что
не было ответа, было отчасти хорошим признаком.
Письмо это было и приятно и неприятно Нехлюдову, Приятно было чувствовать свою власть над большою собственностью и неприятно было
то, что во время своей первой молодости он был восторженным последователем Герберта Спенсера и в особенности, сам будучи большим землевладельцем, был поражен его положением в «Social statics» о
том, что справедливость
не допускает частной земельной собственности.
С прямотой и решительностью молодости он
не только говорил о
том, что земля
не может быть предметом частной собственности, и
не только в университете писал сочинение об этом, но и на деле отдал тогда малую часть земли (принадлежавшей
не его матери, а по наследству от отца ему лично) мужикам,
не желая противно своим убеждениям владеть землею.
Служить он
не хотел, а между
тем уже были усвоены роскошные привычки жизни, от которых он считал, что
не может отстать.
Да и
не за чем было, так как
не было уже ни
той силы убеждения, ни
той решимости, ни
того тщеславия и желания удивить, которые были в молодости.
Второе же — отречься от
тех ясных и неопровержимых доводов о незаконности владения землею, которые он тогда почерпнул из «Социальной статики» Спенсера и блестящее подтверждение которым он нашел потом, уже много после, в сочинениях Генри Джорджа, — он никак
не мог.
«И извозчики знают о моих отношениях к Корчагиным», подумал Нехлюдов, и нерешенный вопрос, занимавший его постоянно в последнее время: следует или
не следует жениться на Корчагиной, стал перед ним, и он, как в большинстве вопросов, представлявшихся ему в это время, никак, ни в
ту ни в другую сторону,
не мог решить его.
В пользу же в частности женитьбы именно на Мисси (Корчагину звали Мария и, как во всех семьях известного круга, ей дали прозвище) — было, во-первых,
то, что она была породиста и во всем, от одежды до манеры говорить, ходить, смеяться, выделялась от простых людей
не чем-нибудь исключительным, а «порядочностью», — он
не знал другого выражения этого свойства и ценил это свойство очень высоко; во-вторых, еще
то, что она выше всех других людей ценила его, стало быть, по его понятиям, понимала его.
Гордость его
не мирилась с
тем, чтобы она даже в прошедшем могла любить
не его.
Разумеется, она
не могла знать, что она встретит его, но одна мысль о
том, что она могла любить кого-нибудь прежде, оскорбляла его.
«Впрочем,
не получив ответа от Марьи Васильевны (жены предводителя),
не покончив совершено с
тем, я и
не могу ничего предпринять», сказал он себе.
Сторожа
то быстро ходили,
то рысью даже,
не поднимая ног от пола, но шмыгая ими, запыхавшись бегали взад и вперед с поручениями и бумагами. Пристава, адвокаты и судейские проходили
то туда,
то сюда, просители или подсудимые
не под стражей уныло бродили у стен или сидели, дожидаясь.
Те, кто
не были знакомы, поспешили познакомиться с Нехлюдовым, очевидно считая это за особую честь.
То же, что он выговаривал хорошо по-английски, по-французски и по-немецки, что на нем было белье, одежда, галстук и запонки от самых первых поставщиков этих товаров, никак
не могло служить — он сам понимал — причиной признания своего превосходства.
А между
тем он несомненно признавал это свое превосходство и принимал выказываемые ему знаки уважения как должное и оскорблялся, когда этого
не было.
Это был Петр Герасимович (Нехлюдов никогда и
не знал и даже немного хвастал
тем, что
не знает его фамилии), бывший учитель детей его сестры.
Жена сказала, что если так,
то и обеда
не будет, чтобы он и
не ждал обеда дома.
Они провожали товарища, много пили и играли до 2 часов, а потом поехали к женщинам в
тот самый дом, в котором шесть месяцев
тому назад еще была Маслова, так что именно дело об отравлении он
не успел прочесть и теперь хотел пробежать его.
В сделанный перерыв из этой залы вышла
та самая старушка, у которой гениальный адвокат сумел отнять ее имущество в пользу дельца,
не имевшего на это имущество никакого права, — это знали и судьи, а
тем более истец и его адвокат; но придуманный ими ход был такой, что нельзя было
не отнять имущество у старушки и
не отдать его дельцу.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел
тот самый знаменитый адвокат, который сделал так, что старушка с цветами осталась
не при чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы говорил: «
не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Судебный пристав этот был честный человек, университетского образования, но
не мог нигде удержаться на месте, потому что пил запоем. Три месяца
тому назад одна графиня, покровительница его жены, устроила ему это место, и он до сих пор держался на нем и радовался этому.
Теперь он загадал, что если число шагов до кресла от двери кабинета будет делиться на три без остатка,
то новый режим вылечит его от катара, если же
не будет делиться,
то нет.
В окружном же суде он служил со времени открытия судов и очень гордился
тем, что он привел к присяге несколько десятков тысяч человек, и что в своих преклонных годах он продолжал трудиться на благо церкви, отечества и семьи, которой он оставит, кроме дома, капитал
не менее тридцати тысяч в процентных бумагах.
То же, что труд его в суде, состоящий в
том, чтобы приводить людей к присяге над Евангелием, в котором прямо запрещена присяга, был труд нехороший, никогда
не приходило ему в голову, и он
не только
не тяготился этим, но любил это привычное занятие, часто при этом знакомясь с хорошими господами.
Теперь он
не без удовольствия познакомился с знаменитым адвокатом, внушавшим ему большое уважение
тем, что за одно только дело старушки с огромными цветами на шляпке он получил десять тысяч рублей.
Права их, по его словам, состояли в
том, что они могут спрашивать подсудимых через председателя, могут иметь карандаш и бумагу и могут осматривать вещественные доказательства. Обязанность состояла в
том, чтобы они судили
не ложно, а справедливо. Ответственность же их состояла в
том, что в случае несоблюдения тайны совещаний и установления сношений с посторонними они подвергались наказанию.
Бочковой было 43 года, звание — коломенская мещанка, занятие — коридорная в
той же гостинице «Мавритания». Под судом и следствием
не была, копию с обвинительного акта получила. Ответы свои выговаривала Бочкова чрезвычайно смело и с такими интонациями, точно она к каждому ответу приговаривала: «да, Евфимия, и Бочкова, копию получила, и горжусь этим, и смеяться никому
не позволю». Бочкова,
не дожидаясь
того, чтобы ей сказали сесть, тотчас же села, как только кончились вопросы.
Нехлюдов между
тем, надев pince-nez, глядел на подсудимых по мере
того, как их допрашивали. — «Да
не может быть, — думал он,
не спуская глаз с лица подсудимой, — но как же Любовь?», думал он, услыхав ее ответ.
«Да
не может быть», продолжал себе говорить Нехлюдов, и между
тем он уже без всякого сомнения знал, что это была она,
та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда
не вспоминал, потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью,
не только
не порядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной.
Да, это была она. Он видел теперь ясно
ту исключительную, таинственную особенность, которая отделяет каждое лицо от другого, делает его особенным, единственным, неповторяемым. Несмотря на неестественную белизну и полноту лица, особенность эта, милая, исключительная особенность, была в этом лице, в губах, в немного косивших глазах и, главное, в этом наивном, улыбающемся взгляде и в выражении готовности
не только в лице, но и во всей фигуре.
Подсудимая подняла юбку сзади
тем движением, которым нарядные женщины оправляют шлейф, и села, сложив белые небольшие руки в рукавах халата,
не спуская глаз с председателя.
Евфимья Бочкова показала, что она ничего
не знает о пропавших деньгах, и что она и в номер купца
не входила, а хозяйничала там одна Любка, и что если что и похищено у купца,
то совершила похищение Любка, когда она приезжала с купцовым ключом за деньгами.
Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на свое место, оправляя обеими руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно с приятным сознанием
того, что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость будет удовлетворена. Один Нехлюдов
не испытывал этого чувства: он весь был поглощен ужасом перед
тем, что могла сделать
та Маслова, которую он знал невинной и прелестной девочкой 10 лет
тому назад.
— Я
не знаю. Почем я знаю, — отвечала Маслова, испуганно оглянувшись вокруг себя и на мгновение остановившись взглядом на Нехлюдове: — кого хотел,
того приглашал.
Председатель шептался в это время с членом налево и
не слыхал
того, что говорила Маслова, но для
того, чтобы показать, что он всё слышал, он повторил ее последние слова.
— Что говорила? Ничего я
не говорила. Что было,
то я всё рассказала, и больше ничего
не знаю. Что хотите со мной делайте.
Не виновата я, и всё.