Неточные совпадения
Она
хотела было жить одна на квартире, но ей
не позволили.
Выбрав из десятка галстуков и брошек те, какие первые попались под руку, — когда-то это было ново и забавно, теперь было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел,
хотя и
не вполне свежий, но чистый и душистый, в длинную, с натертым вчера тремя мужиками паркетом столовую с огромным дубовым буфетом и таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное в своих широко расставленных в виде львиных лап резных ножках.
Причина эта заключалась
не в том, что он 10 лет тому назад соблазнил Катюшу и бросил ее, это было совершенно забыто им, и он
не считал это препятствием для своей женитьбы; причина эта была в том, что у него в это самое время была с замужней женщиной связь, которая,
хотя и была разорвана теперь с его стороны,
не была еще признана разорванной ею.
Вот это-то и было причиной, по которой Нехлюдов считал себя
не в праве, если бы даже и
хотел этого, сделать предложение Корчагиной.
«Ничто так
не поддерживает, как обливание водою и гимнастика», подумал он, ощупывая левой рукой с золотым кольцом на безымяннике напруженный бисепс правой. Ему оставалось еще сделать мулинэ (он всегда делал эти два движения перед долгим сидением заседания), когда дверь дрогнула. Кто-то
хотел отворить ее. Председатель поспешно положил гири на место и отворил дверь.
Они провожали товарища, много пили и играли до 2 часов, а потом поехали к женщинам в тот самый дом, в котором шесть месяцев тому назад еще была Маслова, так что именно дело об отравлении он
не успел прочесть и теперь
хотел пробежать его.
— Как было? — вдруг быстро начала Маслова. — Приехала в гостиницу, провели меня в номер, там он был, и очень уже пьяный. — Она с особенным выражением ужаса, расширяя глаза, произносила слово он. — Я
хотела уехать, он
не пустил.
— Я
не знаю. Почем я знаю, — отвечала Маслова, испуганно оглянувшись вокруг себя и на мгновение остановившись взглядом на Нехлюдове: — кого
хотел, того приглашал.
Маслова вздрогнула, как только прокурор обратился к ней. Она
не знала, как и что, но чувствовала, что он
хочет ей зла.
— А как мы приехали с ним в номер, я
хотела уходить, а он ударил меня по голове и гребень сломал. Я рассердилась,
хотела уехать. Он взял перстень с пальца и подарил мне, чтобы я
не уезжала, — сказала она.
— Что говорила? Ничего я
не говорила. Что было, то я всё рассказала, и больше ничего
не знаю. Что
хотите со мной делайте.
Не виновата я, и всё.
Когда он был девственником и
хотел остаться таким до женитьбы, то родные его боялись за его здоровье, и даже мать
не огорчилась, а скорее обрадовалась, когда узнала, что он стал настоящим мужчиной и отбил какую-то французскую даму у своего товарища.
Он чувствовал, что влюблен, но
не так, как прежде, когда эта любовь была для него тайной, и он сам
не решался признаться себе в том, что он любит, и когда он был убежден в том, что любить можно только один paз, — теперь он был влюблен, зная это и радуясь этому и смутно зная,
хотя и скрывая от себя, в чем состоит любовь, и что из нее может выйти.
Нехлюдов с тетушками и прислугой,
не переставая поглядывать на Катюшу, которая стояла у двери и приносила кадила, отстоял эту заутреню, похристосовался с священником и тетушками и
хотел уже итти спать, как услыхал в коридоре сборы Матрены Павловны, старой горничной Марьи Ивановны, вместе с Катюшей в церковь, чтобы святить куличи и пасхи. «Поеду и я», подумал он.
Чего он
хотел от нее, он сам
не знал. Но ему казалось, что когда она вошла к нему в комнату, ему нужно было сделать что-то, что все при этом делают, а он
не сделал этого.
В душе Нехлюдова в этот последний проведенный у тетушек день, когда свежо было воспоминание ночи, поднимались и боролись между собой два чувства: одно — жгучие, чувственные воспоминания животной любви,
хотя и далеко
не давшей того, что она обещала, и некоторого самодовольства достигнутой цели; другое — сознание того, что им сделано что-то очень дурное, и что это дурное нужно поправить, и поправить
не для нее, а для себя.
Он думал еще и о том, что,
хотя и жалко уезжать теперь,
не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем, что сразу разрывает отношения, которые трудно бы было поддерживать. Думал он еще о том, что надо дать ей денег,
не для нее,
не потому, что ей эти деньги могут быть нужны, а потому, что так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком, если бы он, воспользовавшись ею,
не заплатил бы за это. Он и дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
Сначала он всё-таки
хотел разыскать ее и ребенка, но потом, именно потому, что в глубине души ему было слишком больно и стыдно думать об этом, он
не сделал нужных усилий для этого разыскания и еще больше забыл про свой грех и перестал думать о нем.
Председатель, который гнал дело как мог скорее, чтобы поспеть к своей швейцарке,
хотя и знал очень хорошо, что прочтение этой бумаги
не может иметь никакого другого следствия, как только скуку и отдаление времени обеда, и что товарищ прокурора требует этого чтения только потому, что он знает, что имеет право потребовать этого, всё-таки
не мог отказать и изъявил согласие. Секретарь достал бумагу и опять своим картавящим на буквы л и р унылым голосом начал читать...
Хотел он подпустить красноречия, сделав обзор того, как была вовлечена в разврат Маслова мужчиной, который остался безнаказанным, тогда как она должна была нести всю тяжесть своего падения, но эта его экскурсия в область психологии совсем
не вышла, так что всем было совестно.
Хотел он еще разъяснить им, что если они на поставленный вопрос дадут ответ утвердительный, то этим ответом они признают всё то, что поставлено в вопросе, и что если они
не признают всего, что поставлено в вопросе, то должны оговорить то, чего
не признают.
По всему тому, что происходило на судебном следствии, и по тому, как знал Нехлюдов Маслову, он был убежден, что она
не виновна ни в похищении ни в отравлении, и сначала был и уверен, что все признают это; но когда он увидал, что вследствие неловкой защиты купца, очевидно основанной на том, что Маслова физически нравилась ему, чего он и
не скрывал, и вследствие отпора на этом именно основании старшины и, главное, вследствие усталости всех решение стало склоняться к обвинению, он
хотел возражать, но ему страшно было говорить за Маслову, — ему казалось, что все сейчас узнают его отношения к ней.
Он вспомнил, что
хотел разъяснить присяжным то, что их ответ: «да — виновна», без отрицания умысла убийства, утверждает убийство с умыслом, но, торопясь кончить,
не сделал этого.
— Теперь, если
хотите, обратитесь к адвокату. Нужно найти повод к кассации. Это всегда можно найти. На Дворянскую, — отвечал он извозчику, — 30 копеек, никогда больше
не плачу.
Хотя Нехлюдов хорошо знал и много paз и за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной за жилет салфеткой и жирная шея, главное — вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно вспомнил то, что знал о жестокости этого человека, который, Бог знает для чего, — так как он был богат и знатен, и ему
не нужно было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда был начальником края.
И это обхождение стола и пожимание рук всем присутствующим,
хотя с большинством из них он никогда
не разговаривал, показалось ему нынче особенно неприятным и смешным.
Он извинился зa то, что опоздал, и
хотел сесть на пустое место на конце стола между Мисси и Катериной Алексеевной, но старик Корчагин потребовал, чтобы он, если уже
не пьет водки, то всё-таки закусил бы у стола, на котором были омары, икра, сыры, селедки.
—
Не правда ли? — обратилась Мисси к Нехлюдову, вызывая его на подтверждение своего мнения о том, что ни в чем так
не виден характер людей, как в игре. Она видела на его лице то сосредоточенное и, как ей казалось, осудительное выражение, которого она боялась в нем, и
хотела узнать, чем оно вызвано.
Мисси очень
хотела выйти замуж, и Нехлюдов был хорошая партия. Кроме того, он нравился ей, и она приучила себя к мысли, что он будет ее (
не она будет его, а он ее), и она с бессознательной, но упорной хитростью, такою, какая бывает у душевно больных, достигала своей цели. Она заговорила с ним теперь, чтобы вызвать его на объяснение.
«Plutôt une affaire d’amour sale», [Скорее дело, в котором замешана грязная любовь, — непереводимый каламбур.]
хотела сказать и
не сказала Мисси, глядя перед собой с совершенно другим, потухшим лицом, чем то, с каким она смотрела на него, но она
не сказала даже Катерине Алексеевне этого каламбура дурного тона, а сказала только.
Они (люди), как
хотят, пусть судят обо мне, их я могу обмануть, но себя-то я
не обману».
Маслова
хотела ответить и
не могла, а, рыдая, достала из калача коробку с папиросами, на которой была изображена румяная дама в очень высокой прическе и с открытой треугольником грудью, и подала ее Кораблевой.
Сторожиха,
хотя и
не курившая, тотчас же подняла окурок и стала расправлять его,
не переставая разговаривать.
Маслова достала из калача же деньги и подала Кораблевой купон. Кораблева взяла купон, посмотрела и,
хотя не знала грамоте, поверила всё знавшей Хорошавке, что бумажка эта стоит 2 рубля 50 копеек, и полезла к отдушнику за спрятанной там склянкой с вином. Увидав это, женщины — не-соседки по нарам — отошли к своим местам. Маслова между тем вытряхнула пыль из косынки и халата, влезла на нары и стала есть калач.
— Очень благодарю вас, Аграфена Петровна, за все заботы обо мне, но мне теперь
не нужна такая большая квартира и вся прислуга. Если же вы
хотите помочь мне, то будьте так добры распорядиться вещами, убрать их покамест, как это делалось при мама. А Наташа приедет, она распорядится. (Наташа была сестра Нехлюдова.)
Но когда он вместе с присяжными вошел в залу заседания, и началась вчерашняя процедура: опять «суд идет», опять трое на возвышении в воротниках, опять молчание, усаживание присяжных на стульях с высокими спинками, жандармы, портрет, священник, — он почувствовал, что
хотя и нужно было сделать это, он и вчера
не мог бы разорвать эту торжественность.
Назначенный же от суда защитник доказывал, что кража совершена
не в жилом помещении, и что потому,
хотя преступление и нельзя отрицать, но всё-таки преступник еще
не так опасен для общества, как это утверждал товарищ прокурора.
Когда же он, больной и испорченный от нездоровой работы, пьянства, разврата, одурелый и шальной, как во сне, шлялся без цели по городу и сдуру залез в какой-то сарай и вытащил оттуда никому ненужные половики, мы все достаточные, богатые, образованные люди,
не то что позаботились о том, чтобы уничтожить те причины, которые довели этого мальчика до его теперешнего положения, а
хотим поправить дело тем, что будем казнить этого мальчика.
Как только сделан был первый перерыв, Нехлюдов встал и вышел в коридор с намерением уже больше
не возвращаться в суд. Пускай с ним делают, что
хотят, но участвовать в этой ужасной и гадкой глупости он более
не может.
Он
хотел подойти к двери огромного мрачного здания, но часовой
не пустил его, а только позвонил.
— Скажи ему, что нет и нынче
не будет. Он в гостях, чего пристают, — послышался женский голос из-за двери, и опять послышалась рапсодия, но опять остановилась, и послышался звук отодвигаемого стула. Очевидно, рассерженная пьянистка сама
хотела сделать выговор приходящему
не в урочный час назойливому посетителю.
Меня
не пустили к ней, но я решил всё сделать, чтобы увидать ее, покаяться перед ней и загладить свою вину
хотя женитьбой.
Нынче на суде она
не узнала его
не столько потому, что, когда она видела его в последний раз, он был военный, без бороды, с маленькими усиками и
хотя и короткими, но густыми вьющимися волосами, а теперь был старообразный человек, с бородою, сколько потому, что она никогда
не думала о нем.
В поле, под ногами,
не было видно дороги, а в лесу было черно, как в печи, и Катюша,
хотя и знала хорошо дорогу, сбилась с нее в лесу и дошла до маленькой станции, на которой поезд стоял 3 минуты,
не загодя, как она надеялась, а после второго звонка.
Офицер
хотел опустить окно, но никак
не мог.
— Или карцера
захотели! — закричал надзиратель и хлопнул рыжую по жирной голой спине так, что щелкнуло на весь коридор. — Чтоб голосу твоего
не слышно было.
Начальник же тюрьмы и надзиратели,
хотя никогда и
не знали и
не вникали в то, в чем состоят догматы этой веры, и что означало всё то, что совершалось в церкви, — верили, что непременно надо верить в эту веру, потому что высшее начальство и сам царь верят в нее.
Кроме того,
хотя и смутно (они никак
не могли бы объяснить, как это делается), они чувствовали, что эта вера оправдывала их жестокую службу.
Хотя большинство из них, проделав несколько опытов приобретения удобств в этой жизни посредством молитв, молебнов, свечей, и
не получило их, — молитвы их остались неисполненными, — каждый был твердо уверен, что эта неудача случайная, и что это учреждение, одобряемое учеными людьми и митрополитами, есть всё-таки учреждение очень важное и которое необходимо если
не для этой, то для будущей жизни.
Несколько человек мужчин и женщин, большей частью с узелками, стояли тут на этом повороте к тюрьме, шагах в ста от нее. Справа были невысокие деревянные строения, слева двухэтажный дом с какой-то вывеской. Само огромное каменное здание тюрьмы было впереди, и к нему
не подпускали посетителей. Часовой солдат с ружьем ходил взад и вперед, строго окрикивая тех, которые
хотели обойти его.