Неточные совпадения
Один, маленький, чистенький, худой и дурной, сидит и смотрит
на отъезжающего добрыми, усталыми
глазами.
— Теперь можно всё сказать! — говорит отъезжающий. — Я не то что оправдываюсь, но мне бы хотелось, чтобы ты по крайней мере понял меня, как я себя понимаю, а не так, как пошлость смотрит
на это дело. Ты говоришь, что я виноват перед ней, — обращается он к тому, который добрыми
глазами смотрит
на него.
Слезы навернулись
на глаза обоим. Они вышли
на крыльцо.
Зоркие
глаза казака, стоявшего
на вышке, следили в вечернем дыму мирного аула за движущимися фигурами издалека видневшихся чеченок в синих и красных одеждах.
Урядник, высокий худощавый казак, с чрезвычайно длинною спиной и маленькими ногами и руками, в одном расстегнутом бешмете сидел
на завалине избы и с выражением начальнической лени и скуки, закрыв
глаза, переваливал голову с руки
на руку.
— Слышь, дядя! Какой ястреб вò-тут
на чинаре живет! Как вечер, так и вьется, — сказал Назарка, подмигивая
глазом и подергивая плечом и ногою.
Старик, уже не спуская с
глаз, смотрел
на ясно теперь белевшуюся спину, около которой рябил Терек.
Он был мокр, шея его была краснее, и
глаза его блестели больше обыкновенного; широкие скулы вздрагивали; от белого, здорового тела шел чуть заметный пар
на утреннем свежем воздухе.
С быстрым и жадным любопытством молодости он невольно заметил сильные и девственные формы, обозначившиеся под тонкою ситцевою рубахой, и прекрасные черные
глаза, с детским ужасом и диким любопытством устремленные
на него.
«Видно, Ванюша прав! — подумал Оленин: — Татарин благороднее», и, провожаемый бранью бабуки Улитки, вышел из хаты. В то время как он выходил, Марьяна, как была в одной розовой рубахе, но уже до самых
глаз повязанная белым платком, неожиданно шмыгнула мимо его из сеней. Быстро постукивая по сходцам босыми ногами, она сбежала с крыльца, приостановилась, порывисто оглянулась смеющимися
глазами на молодого человека и скрылась за углом хаты.
Твердая, молодая походка, дикий взгляд блестящих
глаз из-под белого платка и стройность сильного сложения красавицы еще сильнее поразили теперь Оленина. «Должно быть она», подумал он. И еще менее думая о квартире и всё оглядываясь
на Марьянку, он подошел к Ванюше.
Девка, не оборачивая головы, ровно и сильно размахивая руками, шла мимо окна тою особенною щеголеватою, молодецкою походкой, которою ходят казачки. Она только медленно повела
на старика своими черными, отененными
глазами.
Лукашка тихо стоял перед девками;
глаза его смеялись; он говорил мало, поглядывая то
на пьяных товарищей, то
на девок.
Лукашка, не спуская
глаз, смотрел
на Марьяну и, щелкая семя, поплевывал.
Марьяна, как всегда, не сразу отвечала и медленно подняла
глаза на казаков. Лукашка смеялся
глазами, как будто что-то особенное, независимое от разговора, происходило в это время между им и девкой.
— Уж как я рад, что пришлось с кордона выпроситься! — сказал Лукашка, ближе подвигаясь
на завалинке к девке и всё глядя ей в
глаза.
Он проводил ее
глазами до крыльца хозяйской хаты, заметил даже через окно, как она сняла платок и села
на лавку.
В воротах они наткнулись
на запряженную арбу. Обвязанная до
глаз белым платком, в бешмете сверх рубахи, в сапогах и с длинною хворостиной в руках, Марьяна тащила быков за привязанную к их рогам веревку.
Марьянка замахнулась
на него хворостиной и весело взглянула
на обоих своими прекрасными
глазами.
Уж сумерками Оленин вернулся с стариком, усталый, голодный и сильный. Обед был готов. Он поел, выпил с стариком, так что ему стало тепло и весело, и вышел
на крылечко. Опять перед
глазами подымались горы
на закате. Опять старик рассказывал свои бесконечные истории про охоту, про абреков, про душенек, про беззаботное, удалое житье. Опять Марьяна красавица входила, выходила и переходила через двор. Под рубахой обозначалось могучее девственное тело красавицы.
Глаза казака смеялись, глядя
на Оленина. Он, казалось, понял всё, что тот хотел сказать ему, но стоял выше таких соображений.
Белецкий сразу вошел в обычную жизнь богатого кавказского офицера в станице.
На глазах Оленина он в один месяц стал как бы старожилом станицы: он подпаивал стариков, делал вечеринки и сам ходил
на вечеринки к девкам, хвастался победами и даже дошел до того, что девки и бабы прозвали его почему-то дедушкой, а казаки, ясно определившие себе этого человека, любившего вино и женщин, привыкли к нему и даже полюбили его больше, чем Оленина, который был для них загадкой.
Он беспрестанно отрывал от нее
глаза и смотрел
на двигавшуюся перед ним сильную молодую женщину.
Его радовало видеть, как свободно и грациозно сгибался ее стан, как розовая рубаха, составлявшая всю ее одежду, драпировалась
на груди и вдоль стройных ног; как выпрямлялся ее стан и под ее стянутою рубахой твердо обозначались черты дышащей груди; как узкая ступня, обутая в красные старые черевики, не переменяя формы, становилась
на землю; как сильные руки, с засученными рукавами, напрягая мускулы, будто сердито бросали лопатой, и как глубокие черные
глаза взглядывали иногда
на него.
Марьяна не отбивалась, а, гордо улыбаясь, повела
на Оленина своими длинными
глазами.
Иногда ему казалось, что ее
глаза устремлены
на него, и, встречаясь с их блеском, он невольно замолкал и смотрел
на нее.
Выйдет она
на середину хаты, увидит его, — и
глаза се чуть заметно ласково улыбнутся, и ему станет весело и страшно.
Они осмотрели нового коня, проджигитовали по двору. Копь действительно был необыкновенно хорош: гнедой, широкий и длинный мерин с глянцевитою шерстью, пушистым хвостом и нежною, тонкою, породистою гривой и холкой. Он был сыт так, что
на спине его только спать ложись, как выразился Лукашка. Копыты,
глаз, оскал, — всё это было изящно и резко выражено, как бывает только у лошадей самой чистой крови. Оленин не мог не любоваться конем. Он еще не встречал
на Кавказе такого красавца.
Оленин оглянулся
на странный звук его голоса: старик плакал. Слезы стояли в его
глазах, и одна текла по щеке.
Марьяна, пообедав, подложила быкам травы, свернула свой бешмет под головы и легла под арбой
на примятую сочную траву.
На ней была одна красная сорочка, то есть шелковый платок
на голове, и голубая полинялая ситцевая рубаха; но ей было невыносимо жарко. Лицо ее горело, ноги не находили места,
глаза были подернуты влагой сна и усталости; губы невольно открывались, и грудь дышала тяжело и высоко.
— Счастья не хочешь, — повторила Устенька шопотом и привставая. — А счастлива ты, ей-Богу! Как тебя любят! Ты корявая такая, а тебя любят. Эх, кабы я да
на твоем месте была, я бы постояльца вашего так окрутила! Посмотрела я
на него, как у нас были, так, кажется, и съел бы он тебя
глазами. Мой дедушка — и тот чего мне не надавал! А ваш, слышь, из русских богач первый. Его денщик сказывал, что у них свои холопи есть.
Марьяна бросилась головой
на свернутый бешмет, кинула руку
на плечо Устеньке и закрыла
глаза.
Она, не отвечая, отвернулась и повела
на него своими строгими
глазами.
Но, поставив тарелку
на стол, Марьяна опять вскочила
на печь, и Оленин чувствовал только ее
глаза.
Большие черные
глаза блестели
на него строго и недружелюбно. Ему стало совестно за то, чтò он сказал.
Оленин следил за ней
глазами, покуда она была в хате, потом смотрел
на дверь, ждал и не понимал ничего, чтò ему говорила бабука Улита. Через несколько минут вошли гости: старик, брат бабуки Улиты, с дядей Ерошкой, и вслед за ними Марьяна с Устенькой.
Казачки еще не начинали водить хороводы, а, собравшись кружками в яркоцветных бешметах и белых платках, обвязывающих голову и
глаза, сидели
на земле и завалинках хат, в тени от косых лучей солнца, и звонко болтали и смеялись.
— Да, очень! — поддакнул Оленин, стараясь казаться равнодушным. —
На таких праздниках, — прибавил он, — меня всегда удивляет, отчего так, вследствие того, что нынче, например, пятнадцатое число, вдруг все люди стали довольны и веселы?
На всем виден праздник. И
глаза, и лица, и голоса, и движения, и одежда, и воздух, и солнце, — всё праздничное. А у нас уже нет праздников.
Марьяна отодвинулась от лошади и, закинув назад голову, блестящими большими
глазами спокойно взглянула
на казака.
Снова замешательство выразилось
на лице девки. Прекрасные
глаза подернулись как туманом. Она спустила платок ниже губ и, вдруг припав головой к белому личику ребенка, державшего ее за монисто, начала жадно целовать его. Ребенок упирался ручонками в высокую грудь девки и кричал, открывая беззубый ротик.
И в темноте
глаза ее весело и ласково блеснули
на молодого человека.
Оленин смотрел во все
глаза, но ничего не видел. Казаки скоро различили двух конных и спокойным шагом поехали прямо
на них.
Он, точно подстреленный ястреб, весь в крови (из-под правого
глаза текла у него кровь), стиснув зубы, бледный и мрачный, раздраженными огромными
глазами озираясь во все стороны, сидел
на корточках и держал кинжал, готовясь еще защищаться.
Вдруг она обернулась.
На глазах ее были чуть заметные слезы.
На лице была красивая печаль. Она посмотрела молча и величаво.