Неточные совпадения
«Видно, Ванюша прав! — подумал Оленин: — Татарин благороднее», и, провожаемый бранью бабуки Улитки, вышел из
хаты. В то время как он выходил, Марьяна, как была в одной розовой рубахе, но уже
до самых глаз повязанная белым платком, неожиданно шмыгнула мимо его из сеней. Быстро постукивая по сходцам босыми ногами, она сбежала с крыльца, приостановилась, порывисто оглянулась смеющимися глазами на молодого человека и скрылась за углом
хаты.
Он проводил ее глазами
до крыльца хозяйской
хаты, заметил даже через окно, как она сняла платок и села на лавку.
Он никуда не собирался
до обеда в этот день и намеревался писать давно откладывавшиеся письма; но почему-то жалко было ему оставить свое местечко на крыльце и, как в тюрьму, не хотелось вернуться в
хату.
На другое утро Оленин проснулся поздно. Хозяев уже не было. Он не пошел на охоту и то брался за книгу, то выходил на крыльцо и опять входил в
хату и ложился на постель. Ванюша думал, что он болен. Перед вечером Оленин решительно встал, принялся писать и писал
до поздней ночи. Он написал письмо, но не послал его, потому что никто всё-таки бы не понял того, чтò он хотел сказать, да и не зачем кому бы то ни было понимать это, кроме самого Оленина. Вот чтò он писал...
— Господи, царица наша небесная! — радостно бормотал старик, одним обрубком вытирая слезы, а другим торопливо крестясь. — Василь, родненький ты мой! Господи!.. Выскочили мы с тобой… Василь!.. Господи… выскочили! Что ж ты стоишь? Бежим
до хаты!..
Неточные совпадения
Кузнец рассеянно оглядывал углы своей
хаты, вслушиваясь по временам в далеко разносившиеся песни колядующих; наконец остановил глаза на мешках: «Зачем тут лежат эти мешки? их давно бы пора убрать отсюда. Через эту глупую любовь я одурел совсем. Завтра праздник, а в
хате до сих пор лежит всякая дрянь. Отнести их в кузницу!»
«Ивась!» — закричала Пидорка и бросилась к нему; но привидение все с ног
до головы покрылось кровью и осветило всю
хату красным светом…
Уже день и два живет она в своей
хате и не хочет слышать о Киеве, и не молится, и бежит от людей, и с утра
до позднего вечера бродит по темным дубравам.
И мы добрались
до какой-то избы, // О завтрашнем утре мечтая; // С оконцем из слюды, низка, без трубы, // Была наша
хата такая, // Что я головою касалась стены, // А в дверь упиралась ногами; // Но мелочи эти нам были смешны, // Не то уж случалося с нами. // Мы вместе! теперь бы легко я снесла // И самые трудные муки…
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и
до того несносным, что, несмотря на свои золотые руки, она не находила себе места нигде и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей
хаты и оставит там, не снимая, от зари
до зари.