Премудрая доказывает умом и опытами, что «излишно строгое наказание не удерживает людей от злодеяний; что умеренное, но продолжительное, действует на душу сильнее жестокого, но маловременного; что законы исправительные и кроткие благотворнее строгих, искоренительных; что
ужасная привычка к казни ожесточает сердце и отнимает у Законодателя способы к исправлению нравов; что стыд должен быть главным его орудием; что не умеренность наказания, а совершенное упущение вины рождает дерзость и необузданность» (81–91).
Но что было для меня всего непереноснее в этом человеке — это его
ужасная привычка говорить по-французски, тогда как он, несмотря на свою полуфранцузскую фамилию, не знал ни одного слова на этом языке.
В его лице безвременно погибла крупнейшая жертва русской действительности,
ужасных привычек, грубости и дикости. И надо удивляться, как из своей жестокой"бурсы"он вынес столько свежего дарования, наблюдательности и знания совсем не одной семинарской и поповской жизни. Он это блистательно доказал такой вещью, как его"Молотов".
Она вскочила и с тем выражением в глазах, которое бывает у собак, когда их бьют, бросилась ему на шею, заливаясь слезами, крепко обвила ее, прося прощения и обещая бросить
ужасную привычку.
Неточные совпадения
А
ужаснее всего, что это все вошло уже у них в
привычку: и ей все равно, и ему все равно.
Вот, думалось мне, ни образования, ни
привычки мыслить, ни даже уменья обращаться с человеческою речью — ничего у этого человека нет, а между тем какую
ужасную, ехидную мерзость он соорудил!
Правда, что большая часть произведений искусства дает право прибавить: «
ужасное, постигающее человека, более или менее неизбежно»; но, во-первых, сомнительно, до какой степени справедливо поступает искусство, представляя это
ужасное почти всегда неизбежным, когда в самой действительности оно бывает большею частию вовсе не неизбежно, а чисто случайно; во-вторых, кажется, что очень часто только по
привычке доискиваться во всяком великом произведении искусства «необходимого сцепления обстоятельств», «необходимого развития действия из сущности самого действия» мы находим, с грехом пополам, «необходимость в ходе событий» и там, где ее вовсе нет, например, в большей части трагедий Шекспира.
В этот вечер я долго играла ему, а он ходил по комнате и шептал что-то. Он имел
привычку шептать, и я часто спрашивала у него, что он шепчет, и он всегда, подумав, отвечал мне именно то, что он шептал: большею частью стихи и иногда
ужасный вздор, но такой вздор, по которому я знала настроение его души.
Я должен был не останавливаясь и, главное, в привычных условиях жить, как ученик по
привычке не думая сказывает выученный наизусть урок, так я должен был жить, чтобы не попасть опять во власть этой
ужасной, появившейся в первый раз в Арзамасе тоски.