Осмотрел я свои два ружья, взвел курки и стал раздумывать, где бы мне получше стать. Сзади меня в трех шагах большая сосна. «
Дай стану у сосны и ружье другое к ней прислоню». Полез я к сосне, провалился выше колен, обтоптал у сосны площадку аршина в полтора и на ней устроился. Одно ружье взял в руки, а другое с взведенными курками прислонил к сосне. Кинжал я вынул и вложил, чтобы знать, что в случае нужды он легко вынимается.
Неточные совпадения
Орешник глушил его и не
давал солнца. Но дубок тянулся кверху и
стал сильнее в тени орешника. Прошло сто лет. Орешник давно засох, а дуб из желудя поднялся до неба и раскинул шатер на все стороны.
Захотелось волку съесть ягненка, и
стал он к нему придираться. «Ты, — говорит, — мне воду мутишь и пить не
даешь».
Стали мы спрашивать мужиков-медвежатников, можно или нельзя обойти теперь этого медведя? Старик медвежатник говорит: «Нельзя, надо медведю
дать остепениться; дней чрез пять обойти можно, а теперь за ним ходить — только напугаешь, он и не ляжет».
Медвежий след издалека был виден. Видно было, как шел медведь, как местами по брюхо проваливался и выворачивал снег. Мы шли сначала в виду от следа, крупным лесом; а потом, как пошел след в мелкий ельник, Демьян остановился. «Надо, — говорит, — бросать след. Должно быть, здесь ляжет. Присаживаться
стал — на снегу видно. Пойдем прочь от следа и круг
дадим. Только тише надо, не кричать, не кашлять, а то спугнешь».
Дали мы круг версты в три, обошли болото. Я уже отставать
стал — лыжи сворачиваются, ноги путаются. Остановился вдруг впереди меня Демьян и машет рукой. Я подошел. Демьян пригнулся, шепчет и показывает: «Видишь, сорока над ломом щекочет; птица издалече его дух слышит. Это он».
— А ты ему, собаке, скажи, что если он меня пугать хочет, так ни копейки ж не
дам, да и писать не
стану. Не боялся, да и не буду бояться вас, собак!
Жилин
стал на своем: «Больше пятисот рублей не
дам. А убьете, — ничего не возьмете».
Заболел раз татарин, пришли к Жилину: «Поди, полечи». Жилин ничего не знает, как лечить. Пошел, посмотрел, думает: «Авось поздоровеет сам». Ушел в сарай, взял воды, песку, помешал. При татарах нашептал на воду,
дал выпить. Выздоровел на его счастье татарин.
Стал Жилин немножко понимать по-ихнему. И которые татары привыкли к нему, — когда нужно, кличут: «Иван, Иван!» — а которые все, как на зверя, косятся.
Он велит тебя убить; да мне нельзя убить, — я за тебя деньги заплатил; да я тебя, Иван, полюбил; я тебя не то что убить, я бы тебя и выпускать не
стал, кабы слова не
дал.
Авдотья Романовна позвонила, на зов явился грязный оборванец, и ему приказан был чай, который и был, наконец, сервирован, но так грязно и так неприлично, что
дамам стало совестно.
Неточные совпадения
Хлестаков. Как же, я им всем поправляю
статьи. Мне Смирдин
дает за это сорок тысяч.
— Такую
даль мы ехали! // Иди! — сказал Филиппушка. — // Не
стану обижать! —
«А мы на что, кума? //
Давай серпы! Все семеро // Как
станем завтра — к вечеру // Всю рожь твою сожнем!»
— Ну, старички, — сказал он обывателям, —
давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не
стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!
— Я не знаю, — отвечал Вронский, — отчего это во всех Москвичах, разумеется, исключая тех, с кем говорю, — шутливо вставил он, — есть что-то резкое. Что-то они всё на дыбы
становятся, сердятся, как будто всё хотят
дать почувствовать что-то…