Неточные совпадения
Джемма слушала мать — и то посмеивалась, то вздыхала, то гладила ее по плечу, то грозила ей
пальцем, то посматривала на Санина; наконец она встала, обняла и поцеловала мать
в шею — «
в душку», отчего та много смеялась и даже пищала.
Джемма засмеялась, ударила брата по руке, воскликнула, что он «всегда такое придумает!» Однако тотчас пошла
в свою комнату и, вернувшись оттуда с небольшой книжкой
в руке, уселась за столом перед лампой, оглянулась, подняла
палец — «молчать, дескать!» — чисто итальянский жест — и принялась читать.
Потом он сообщил, на отборнейшем немецком языке, что желал заявить свое почтение и свою признательность г-ну иностранцу, который оказал такую важную услугу будущему его родственнику, брату его невесты; при этом он повел левой рукой, державшей шляпу,
в направлении Эмиля, который словно застыдился и, отвернувшись к окну, положил
палец в рот.
Санина
в тот день особенно поразила изящная красота ее рук; когда она поправляла и поддерживала ими свои темные, лоснистые кудри — взор его не мог оторваться от ее
пальцев, гибких и длинных и отделенных дружка от дружки, как у Рафаэлевой Форнарины.
Санин удовлетворил их, с азартом стуча ложечками, передвигая блюдечки и лихо запуская
пальцы в ящики и банки.
Джемма промолчала
в свою очередь и задумалась, слегка кусая ноготь указательного
пальца и устремив глаза
в сторону. Потом она похвалила своего жениха, упомянула об устроенной им на завтрашний день прогулке и, быстро глянув на Санина, замолчала опять.
Несколько минут спустя они оба отправились
в кондитерскую Розелли. Санин предварительно взял с Панталеоне слово держать дело о дуэли
в глубочайшей тайне.
В ответ старик только
палец кверху поднял и, прищурив глаз, прошептал два раза сряду: «Segredezza!» (Таинственность!) Он видимо помолодел и даже выступал свободнее. Все эти необычайные, хотя и неприятные события живо переносили его
в ту эпоху, когда он сам и принимал и делал вызовы, — правда, на сцене. Баритоны, как известно, очень петушатся
в своих ролях.
Он стал прощаться с Джеммой. Вспомнилось ему почему-то расставание Ленского с Ольгой
в «Онегине». Он крепко стиснул ей руку и попытался заглянуть ей
в лицо — но она слегка отворотилась и высвободила свои
пальцы.
Он впился глазами
в записку Джеммы. Длинный, изящный хвостик буквы G, первой буквы ее имени, стоявшей на конце листа, напомнил ему ее красивые
пальцы, ее руку… Он подумал, что ни разу не прикоснулся к этой руке губами…
Таким манером продолжался практический разговор почти вплоть до самого обеда. Фрау Леноре совсем укротилась под конец — и называла уже Санина Дмитрием, ласково грозила ему
пальцем и обещалась отомстить за его коварство. Много и подробно расспрашивала она об его родне, потому что — «это тоже очень важно»; потребовала также, чтобы он описал ей церемонию брака, как он совершается по обряду русской церкви, — и заранее восхищалась Джеммой
в белом платье, с золотой короной на голове.
Полозов расплатился щедрой рукой — и, хотя сзади, но почтительно поддерживаемый услужливым привратником, полез, кряхтя,
в карету, уселся, обмял хорошенько все вокруг себя, выбрал и закурил сигару — и тогда только кивнул
пальцем Санину: полезай, мол, и ты!
— Ему хорошо командовать: «рысью!» — с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, — а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты — ну их с богом! Да… ты о жене спрашивал? Что — жена? Человек, как все.
Пальца ей
в рот не клади — она этого не любит. Главное — говори побольше… чтобы посмеяться было над чем. Про любовь свою расскажи, что ли… да позабавней, знаешь.
— Вы не брезгаете? — спросила она, накладывая ему сахар
в чашку
пальцами… а щипчики лежали тут же.
— Не может быть! — воскликнула она также вполголоса, погрозила ему
пальцем и тотчас же стала прощаться — и с ним и с длинным секретарем, который, по всем признакам, был смертельно
в нее влюблен, ибо даже рот раскрывал всякий раз, когда на нее взглядывал. Дöнгоф удалился немедленно, с любезной покорностью, как друг дома, который с полуслова понимает, чего от него требуют; секретарь заартачился было, но Марья Николаевна выпроводила его без всяких церемоний.
Санин вспомнил также, как он потом — о, позор! — отправил полозовского лакея за своими вещами во Франкфурт, как он трусил, как он думал лишь об одном: поскорей уехать
в Париж,
в Париж; как он, по приказанию Марьи Николаевны, подлаживался и подделывался к Ипполиту Сидорычу — и любезничал с Дöнгофом, на
пальце которого он заметил точно такое же железное кольцо, какое дала ему Марья Николаевна!!!
Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет
пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий. Да, оба
пальцем в небо попали!
Каморочка под лестницей: // Кровать да печь железная, // Шандал да самовар. //
В углу лампадка теплится. // А по стене картиночки. // — Вот он! — сказал Макар. — // Его превосходительство! — // И щелкнул
пальцем бравого // Военного
в звездах.
«Попали
пальцем в небо вы!..
В один стожище матерый, // Сегодня только сметанный, // Помещик
пальцем ткнул, // Нашел, что сено мокрое, // Вспылил: «Добро господское // Гноить? Я вас, мошенников, // Самих сгною на барщине! // Пересушить сейчас!..» // Засуетился староста: // — Недосмотрел маненичко! // Сыренько: виноват! — // Созвал народ — и вилами // Богатыря кряжистого, //
В присутствии помещика, // По клочьям разнесли. // Помещик успокоился.