Неточные совпадения
Что-то неотвязчиво-постылое, противно-тяжкое со всех сторон обступило его,
как осенняя, темная ночь; и он не
знал,
как отделаться от этой темноты, от этой горечи.
Панталеоне поставил бутылку на пол, выбежал вон и тотчас вернулся с двумя щетками, одной головной и одной платяной. Курчавый пудель сопровождал его и, усиленно вертя хвостом, с любопытством оглядывал старика, девушку и даже Санина —
как бы желая
знать, что значила вся эта тревога?
— Да почему же ты
знаешь (итальянцы,
как известно, легко «тыкаются»), что у Эмиля врагов не будет, если даже и откроется в нем это «estro»?
«Fuori, traditore!» [»Вон, предатель!» (ит.).] — закричал наконец Наполеон, позабыв, в избытке раздражения, что ему следовало до конца выдержать свой французский характер, — и Бернадотт опрометью бросился под диван, но тотчас же выскочил оттуда с радостным лаем,
как бы давая тем
знать, что представление кончено.
По их взглядам и перешептываньям можно было легко догадаться, что красота Джеммы поразила их; один из них, вероятно, уже успевший побывать во Франкфурте, то и дело посматривал на нее,
как на фигуру, ему хорошо знакомую: он, очевидно,
знал, кто она такая.
— О нет!.. Мне очень скучно вдруг сделалось. Вспомнила я Джиован'Баттиста… свою молодость… Потом,
как это все скоро прошло. Стара я становлюсь, друг мой, — и не могу я никак с этим помириться. Кажется, сама я все та же, что прежде… а старость — вот она… вот она! — На глазах фрау Леноры показались слезинки. — Вы, я вижу, смотрите на меня да удивляетесь… Но вы тоже постареете, друг мой, и
узнаете,
как это горько!
Санин решительно не
знал,
как ему унять расходившегося артиста.
Как ни мгновенно было ее появление, Санин успел
узнать в ней Джемму.
— Только я, право, не
знаю,
какой может выйти результат…
— Это все — мнение мамы, — перебила Джемма, — это — ее слова. Это я
знаю; но ваше
какое мнение?
— Но позвольте, фрейлейн Джемма, я сперва желал бы
узнать,
какие причины побудили вас…
Не мешает она ему отлично пообедать в третьем трактире с Эмилем — и только изредка,
как короткая молния, вспыхивает в нем мысль, что — если б кто нибудь на свете
знал??!!
— Я чувствовал, — подхватил Санин, — но не
знал. Я полюбил вас с самого того мгновенья,
как я вас увидел, — но не тотчас понял, чем вы стали для меня! К тому же я услыхал, что вы обрученная невеста… Что же касается до поручения вашей матушки, — то, во первых,
как бы я мог отказаться? а, во-вторых, — я, кажется, так передал вам это поручение, что вы могли догадаться…
Разумеется, мне пришлось много вытерпеть от мамы, и очень мне было больно видеть,
как она огорчалась, — и думала я, что я немножко поторопилась; но ведь у меня была твоя записка — и я без того уже
знала…
—
Знаю,
как же. — Полозов запихал себе в рот кусок яичницы с трюфелями. — У Марьи Николаевны — жены моей — по соседству есть имение… Откупорьте эту бутылку, кельнер! Земля порядочная — только мужики у тебя лес вырубили. Ты зачем же продаешь?
— Право же… я не
знаю,
как это сделать? — пробормотал Санин.
—
Знаешь, что я тебе скажу, — проговорил он наконец, вертя губами сигару и вздыхая. — Ступай-ка домой, снарядись попроворнее — да приходи сюда. В час я выезжаю, карета у меня просторная — я тебя с собой возьму. Этак всего лучше. А теперь я посплю. Я, брат,
как поем, непременно поспать должен. Натура требует — и я не противлюсь. И ты не мешай мне.
— У меня, с ваших вчерашних cлов, — начала она, — все в голове вертятся мысли,
как бы нам улучшить наш магазин. Вот тут, я полагаю, два шкафчика с зеркальными полочками поставить. Теперь,
знаете, это в моде. И потом еще…
Он обнял и поцеловал фрау Леноре, а Джемму попросил пойти за ним в ее комнату — на минутку, так
как ему нужно сообщить ей что-то очень важное… Ему просто хотелось проститься с ней наедине. Фрау Леноре это поняла — и не полюбопытствовала
узнать,
какая это была такая важная вещь…
— Ему хорошо командовать: «рысью!» — с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, — а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты — ну их с богом! Да… ты о жене спрашивал? Что — жена? Человек,
как все. Пальца ей в рот не клади — она этого не любит. Главное — говори побольше… чтобы посмеяться было над чем. Про любовь свою расскажи, что ли… да позабавней,
знаешь.
— Пойдемте — вот сюда, — сказала она ему, закинув раскрытый зонтик за плечо. — Я в здешнем парке
как дома: поведу вас по хорошим местам. И
знаете что (она часто употребляла эти два слова): мы с вами не будем говорить теперь об этой покупке; мы о ней после завтрака хорошенько потолкуем; а вы должны мне теперь рассказать о себе… чтобы я
знала, с кем я имею дело. А после, если хотите, я вам о себе порасскажу. Согласны?
— Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я с вами не кокетничать хочу. — Марья Николаевна пожала плечами. — У него невеста,
как древняя статуя, а я буду с ним кокетничать?! Но у вас товар — а я купец. Я и хочу
знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте — каков он? Я ходу
знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было правило моего батюшки. Ну, начинайте… Ну, хоть не с детства — ну вот — давно ли вы за границей? И где вы были до сих пор? Только идите тише — нам некуда спешить.
— Ну, хорошо! — решила наконец Марья Николаевна. — Ваше имение я теперь
знаю… не хуже вас.
Какую же цену вы положите за душу? (В то время цены имениям,
как известно, определялись по душам.)
Чуть ли не на другой день после того,
как он
узнал, что Джемма его любит,
как он стал ее женихом!
— Слухом земля полнится, Дмитрий Павлович; но, впрочем, я
знаю, что вы были правы, тысячу раз правы — и вели себя
как рыцарь. Скажите — эта дама была ваша невеста?
— Ну-с, — начала Марья Николаевна, снова опускаясь на диван, — так
как вы попались и должны сидеть со мною, вместо того чтобы наслаждаться близостью вашей невесты… не вращайте глазами и не гневайтесь — я вас понимаю и уже обещала вам, что отпущу вас на все четыре стороны, — а теперь слушайте мою исповедь. Хотите
знать, что я больше всего люблю?
У меня есть поговорка: «Cela ne tire pas à consequence» [Это не влечет за собою никаких последствий (фр.).] — не
знаю,
как это сказать по-русски.
—
Знаете что, — промолвила Марья Николаевна: она либо опять не расслышала Санина, либо не почла за нужное отвечать на его вопрос. — Мне ужасно надоел этот грум, который торчит за нами и который, должно быть, только и думает о том, когда, мол, господа домой поедут?
Как бы от него отделаться? — Она проворно достала из кармана записную книжечку. — Послать его с письмом в город? Нет… не годится. А! вот
как! Это что такое впереди? Трактир?
— Ну, теперь мы — вольные птицы! — воскликнула Марья Николаевна. — Куда нам ехать — на север, на юг, на восток, на запад? Смотрите — я
как венгерский король на коронации (она указала концом хлыста на все четыре стороны света). Все наше! Нет,
знаете что: видите,
какие там славные горы — и
какой лес! Поедемте туда, в горы, в горы!
Одна из лошадей внезапно встряхнулась за спиною Санина; он сам затрепетал невольно, с ног до головы. Все в нем было перепутано — нервы натянулись
как струны. Недаром он сказал, что сам себя не
узнает… Он действительно был околдован. Все существо его было полно одним… одним помыслом, одним желаньем. Марья Николаевна бросила на него проницательный взгляд.
И не то чтобы память изменила ему — о нет! он
знал, он слишком хорошо
знал, что последовало за той минутой, но стыд душил его — даже и теперь, столько лет спустя; он страшился того чувства неодолимого презрения к самому себе, которое, он в этом не мог сомневаться, непременно нахлынет на него и затопит,
как волною, все другие ощущения,
как только он не велит памяти своей замолчать.
Санин бродил
как ошалелый по местам, когда-то столь знакомым, и ничего не
узнавал: прежние постройки исчезли; их заменили новые улицы, уставленные громадными сплошными домами, изящными виллами; даже публичный сад, где происходило его последнее объяснение с Джеммой, разросся и переменился до того, что Санин себя спрашивал — полно, тот ли это сад?
Он поспешно ее поднял — и так и обомлел: Джемма, живая Джемма, молодая,
какою он ее
знал тридцать лет тому назад!
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не
знаем,
как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери кто хочет! Не
знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право, не
знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен,
как бревно. Я ему прямо скажу:
как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не
знают, что такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Черт его
знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно
как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?