Неточные совпадения
— Вы, я вижу,
его растирали щетками, —
обратился доктор
к Санину и Панталеоне, — и прекрасно сделали… Очень хорошая мысль… а вот мы теперь посмотрим, какие еще средства… —
Он пощупал у молодого человека пульс. — Гм! Покажите-ка язык!
Тогда Эмиль, мгновенно и легко краснея, как это обыкновенно случается с балованными детьми, —
обратился к сестре и сказал ей, что если она желает занять гостя, то ничего она не может придумать лучшего, как прочесть
ему одну из комедиек Мальца, которые она так хорошо читает.
— Вы теперь несколько дней должны остаться во Франкфурте, — сказала
ему Джемма, — куда вам спешить? Веселей в другом городе не будет. — Она помолчала. — Право, не будет, — прибавила она и улыбнулась. Санин ничего не отвечал и подумал, что в силу пустоты своего кошелька
ему поневоле придется остаться во Франкфурте, пока не придет ответ от одного берлинского приятеля,
к которому
он собирался
обратиться за деньгами.
Джемма тотчас принялась ухаживать за нею, тихонько дула ей на лоб, намочив
его сперва одеколоном, тихонько целовала ее щеки, укладывала ей голову в подушки, запрещала ей говорить — и опять ее целовала. Потом,
обратившись к Санину, она начала рассказывать
ему полушутливым, полутронутым тоном — какая у ней отличная мать и какая она была красавица! «Что я говорю: была! она и теперь — прелесть. Посмотрите, посмотрите, какие у ней глаза!»
Но пока г-н Клюбер рассчитывался с кельнером, которому
он, в виде штрафа, не дал на водку ни одного крейцера, Санин быстрыми шагами подошел
к столу, за которым сидели офицеры, и,
обратившись к оскорбителю Джеммы (
он в это мгновенье давал своим товарищам поочередно нюхать ее розу), — произнес отчетливо, по-французски...
— Да разве
он знает что-нибудь? —
обратился он к Панталеоне.
Но тут г-н фон Рихтер заметил Панталеоне, что
ему, как старшему секунданту, следует, по правилам дуэли, прежде чем провозгласить роковое: «Раз, два! три!»,
обратиться к противникам с последним советом и предложением: помириться; что хотя это предложение не имеет никогда никаких последствий и вообще не что иное, как пустая формальность, однако исполнением этой формальности г-н Чиппатола отклоняет от себя некоторую долю ответственности; что, правда, подобная аллокуция [Речь, обращение (лат. allocutio).] составляет прямую обязанность так называемого «беспристрастного свидетеля» (unparteiischer Zeuge) — но так как у
них такового не имеется — то
он, г-н фон Рихтер, охотно уступает эту привилегию своему почтенному собрату.
— Разве фрейлейн Джемме было известно… — протянул
он недовольным голосом, по-немецки,
обратившись к Эмилю и Панталеоне, которые шли за
ним по пятам.
Санин два раза прочел эту записку — о, как трогательно мил и красив показался
ему ее почерк! — подумал немного и,
обратившись к Эмилю, который, желая дать понять, какой
он скромный молодой человек, стоял лицом
к стене и колупал в ней ногтем, — громко назвал
его по имени.
Она снова
обратилась к Санину и стала
его расспрашивать о том, какие законы существуют в России насчет браков и нет ли препятствий для вступления в супружество с католичками — как в Пруссии? (В то время, в сороковом году, вся Германия еще помнила ссору прусского правительства с кельнским архиепископом из-за смешанных браков.) Когда же фрау Леноре услыхала, что, выйдя замуж за русского дворянина, ее дочь сама станет дворянкой, — она выказала некоторое удовольствие.
— Драма! — произнесла она с негодованием, — немецкая драма. Все равно: лучше, чем немецкая комедия. Велите мне взять ложу — бенуар — или нет… лучше Fremden-Loge [Ложу для иностранцев (
нем.).], —
обратилась она
к кельнеру. — Слышите ли: непременно Fremden-Loge!
Почему не может
он прогнать этот неотвязный образ даже тогда, когда
обращается всей душою
к другому, светлому и ясному, как божий день?
— А! царство
ему небесное!
Он мне каждый год, —
обратилась она
к Санину, — в феврале, ко дню моего рождения, все комнаты убирал камелиями. Но для этого еще не стоит жить в Петербурге зимой. Что,
ему, пожалуй, за семьдесят лет было? — спросила она мужа.
Но, дойдя до той минуты, когда
он с таким унизительным молением
обратился к г-же Полозовой, когда
он отдался ей под ноги, когда началось
его рабство, —
он отвернулся от вызванных
им образов,
он не захотел более вспоминать.
К кому
он ни
обращался — никто даже имени Розелли не слыхивал; хозяин гостиницы советовал
ему справиться в публичной библиотеке: там
он, дескать, найдет все старые газеты, но какую
он из этого извлечет пользу — хозяин сам объяснить не умел.
Он прибавлял, что решился напомнить ей о себе вследствие случайного обстоятельства, которое слишком живо возбудило в
нем образы прошедшего; рассказал ей свою жизнь, одинокую, бессемейную, безрадостную; заклинал ее понять причины, побудившие
его обратиться к ней, не дать
ему унести в могилу горестное сознание своей вины — давно выстраданной, но не прощенной — и порадовать
его хотя самой краткой весточкой о том, как ей живется в этом новом мире, куда она удалилась.
Джемма благодарила Санина за то, что
он не усумнился
обратиться к ней, что
он имел
к ней доверие; не скрывала от
него и того, что она точно после
его бегства пережила тяжелые мгновенья, но тут же прибавляла, что все-таки считает — и всегда считала — свою встречу с
ним за счастье, так как эта встреча помешала ей сделаться женою г-на Клюбера и таким образом, хотя косвенно, но была причиной ее брака с теперешним мужем, с которым она живет вот уже двадцать восьмой год совершенно счастливо, в довольстве и изобилии: дом
их известен всему Нью-Йорку.