Неточные совпадения
Марья Дмитриевна
в нем
души не чаяла.
Луна плывет высоко над землею
Меж бледных туч;
Но движет с вышины волной морскою
Волшебный луч.
Моей
души тебя признало море
Своей луной,
И движется — и
в радости и
в горе —
Тобой одной.
Тоской любви, тоской немых стремлений
Душа полна;
Мне тяжело… Но ты чужда смятений,
Как та луна.
Ему было за тридцать лет, когда он наследовал от отца две тысячи
душ в отличном порядке, но он скоро их распустил, частью продал свое именье, дворню избаловал.
Бывший наставник Ивана Петровича, отставной аббат и энциклопедист, удовольствовался тем, что влил целиком
в своего воспитанника всю премудрость XVIII века, и он так и ходил наполненный ею; она пребывала
в нем, не смешавшись с его кровью, не проникнув
в его
душу, не сказавшись крепким убеждением…
Только с матерью своею он и отводил
душу и по целым часам сиживал
в ее низких покоях, слушая незатейливую болтовню доброй женщины и наедаясь вареньем.
Когда Феде минул шестнадцатый год, Иван Петрович почел за долг заблаговременно поселить
в него презрение к женскому полу, — и молодой спартанец, с робостью на
душе, с первым пухом на губах, полный соков, сил и крови, уже старался казаться равнодушным, холодным и грубым.
Ему казалось, что он теперь только понимал, для чего стоит жить; все его предположения, намерения, весь этот вздор и прах исчезли разом; вся
душа его слилась
в одно чувство,
в одно желание,
в желание счастья, обладания, любви, сладкой женской любви.
Предложение его было принято; генерал давным-давно, чуть ли не накануне первого посещения Лаврецкого, спросил у Михалевича, сколько у него, Лаврецкого,
душ; да и Варваре Павловне, которая во все время ухаживания молодого человека и даже
в самое мгновение признания сохранила обычную безмятежность и ясность
души, и Варваре Павловне хорошо было известно, что жених ее богат; а Каллиопа Карловна подумала: «Meine Tochter macht eine schöne Partie», [Моя дочь делает прекрасную партию (нем.).] — и купила себе новый ток.
Лаврецкий затрепетал весь и бросился вон; он почувствовал, что
в это мгновенье он был
в состоянии истерзать ее, избить ее до полусмерти, по-мужицки,
задушить ее своими руками.
В этой статейке сквозь обычную игривость проступало какое-то дружественное соболезнование; очень гадко сделалось на
душе Федора Иваныча при чтении этой статейки.
Он опять мог заниматься, работать, хотя уже далеко не с прежним рвением: скептицизм, подготовленный опытами жизни, воспитанием, окончательно забрался
в его
душу.
Приложившись головой к подушке и скрестив на груди руки, Лаврецкий глядел на пробегавшие веером загоны полей, на медленно мелькавшие ракиты, на глупых ворон и грачей, с тупой подозрительностью взиравших боком на проезжавший экипаж, на длинные межи, заросшие чернобыльником, полынью и полевой рябиной; он глядел… и эта свежая, степная, тучная голь и глушь, эта зелень, эти длинные холмы, овраги с приземистыми дубовыми кустами, серые деревеньки, жидкие березы — вся эта, давно им не виданная, русская картина навевала на его
душу сладкие и
в то же время почти скорбные чувства, давила грудь его каким-то приятным давлением.
Образы прошедшего по-прежнему, не спеша, поднимались, всплывали
в его
душе, мешаясь и путаясь с другими представлениями.
В то самое время
в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла
в его
душе как весенний снег, — и странное дело! — никогда не было
в нем так глубоко и сильно чувство родины.
— Ну, если не разочарованный,то скептык,это еще хуже (выговор Михалевича отзывался его родиной, Малороссией). А с какого права можешь ты быть скептиком? Тебе
в жизни не повезло, положим;
в этом твоей вины не было: ты был рожден с
душой страстной, любящей, а тебя насильственно отводили от женщин: первая попавшаяся женщина должна была тебя обмануть.
— Да, да, вы угадали, — подхватил внезапно Лаврецкий, —
в течение этих двух недель я узнал, что значит чистая женская
душа, и мое прошедшее еще больше от меня отодвинулось.
«Неужели, — подумал он, — мне
в тридцать пять лет нечего другого делать, как опять отдать свою
душу в руки женщины?
Лизе и
в голову не приходило, что она патриотка; но ей было по
душе с русскими людьми; русский склад ума ее радовал; она, не чинясь, по целым часам беседовала с старостой материнского имения, когда он приезжал
в город, и беседовала с ним, как с ровней, без всякого барского снисхождения.
Лаврецкий отдавался весь увлекавшей его волне — и радовался; но слово не выразит того, что происходило
в чистой
душе девушки: оно было тайной для нее самой; пусть же оно останется и для всех тайной.
Чувство неожиданной, великой радости наполняло его
душу; все сомнения
в нем замерли.
Эти звуки так и впивались
в его
душу, только что потрясенную счастьем любви; они сами пылали любовью.
Лиза ее слушала — и образ вездесущего, всезнающего бога с какой-то сладкой силой втеснялся
в ее
душу, наполнял ее чистым, благоговейным страхом, а Христос становился ей чем-то близким, знакомым, чуть не родным; Агафья и молиться ее выучила.
Вчерашние звуки охватили его, образ Лизы восстал
в его
душе во всей своей кроткой ясности; он умилился при мысли, что она его любит, — и подъехал к своему городскому домику успокоенный и счастливый.
Сыгранный ею самою вальс звенел у ней
в голове, волновал ее; где бы она ни находилась, стоило ей только представить себе огни, бальную залу, быстрое круженье под звуки музыки — и
душа в ней так и загоралась, глаза странно меркли, улыбка блуждала на губах, что-то грациозно-вакхическое разливалось по всему телу.
Вспомнил он чувство, охватившее его
душу на другой день после приезда
в деревню; вспомнил свои тогдашние намерения и сильно негодовал на себя.
— Нет,
душа моя, это не смелость, это расчет. Да господь с ней! Ты ее, говорят,
в Лаврики посылаешь, правда?
Лаврецкий вышел
в сад, и первое, что бросилось ему
в глаза, — была та самая скамейка, на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых, не повторившихся мгновений; она почернела, искривилась; но он узнал ее, и
душу его охватило то чувство, которому нет равного и
в сладости и
в горести, — чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым когда-то обладал.
Он утих и — к чему таить правду? — постарел не одним лицом и телом, постарел
душою; сохранить до старости сердце молодым, как говорят иные, и трудно и почти смешно; тот уже может быть доволен, кто не утратил веры
в добро, постоянство воли, охоты к деятельности.
Неточные совпадения
Лука Лукич. Не могу, не могу, господа. Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со мною одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто и
души нет и язык как
в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности;
душа моя жаждет просвещения.
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты
души предложил.
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни
душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право,
в голове теперь… я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
Колода есть дубовая // У моего двора, // Лежит давно: из младости // Колю на ней дрова, // Так та не столь изранена, // Как господин служивенькой. // Взгляните:
в чем
душа!