Неточные совпадения
— Скажите, пожалуйста, — спросил я Полутыкина за ужином, — отчего
у вас Хорь
живет отдельно от прочих ваших мужиков?
«А что, — спросил он меня в другой раз, —
у тебя своя вотчина есть?» — «Есть». — «Далеко отсюда?» — «Верст сто». — «Что же ты, батюшка,
живешь в своей вотчине?» — «
Живу». — «А больше, чай, ружьем пробавляешься?» — «Признаться, да». — «И хорошо, батюшка, делаешь; стреляй себе на здоровье тетеревов, да старосту меняй почаще».
В этих хоромах
жили богатые помещики, и все
у них шло своим порядком, как вдруг, в одно прекрасное утро, вся эта благодать сгорела дотла.
Ходили темные слухи, что состоял он когда-то
у кого-то в камердинерах; но кто он, откуда он, чей сын, как попал в число шумихинских подданных, каким образом добыл мухояровый, с незапамятных времен носимый им кафтан, где
живет, чем
живет, — об этом решительно никто не имел ни малейшего понятия, да и, правду сказать, никого не занимали эти вопросы.
Степушка и не
жил у садовника: он обитал, витал на огороде.
Он
проживал у болховского чахоточного мещанина, содержателя постоялого двора, где я довольно часто останавливался.
— Умер. Покойник, — прибавил мужик, помолчав, —
у меня в Москве в извозчиках
жил; за меня, признаться, и оброк взносил.
— Тоже был помещик, — продолжал мой новый приятель, — и богатый, да разорился — вот
проживает теперь
у меня… А в свое время считался первым по губернии хватом; двух жен от мужей увез, песельников держал, сам певал и плясал мастерски… Но не прикажете ли водки? ведь уж обед на столе.
Изволил граф
жить у Калужских ворот, на Шаболовке.
«Там, messieurs, — говорил он, — мать
у меня
живет, une tendre mère» [Нежная мать (фр.).].
Ермил
у нас завсегда на пошту ездит; собак-то он всех своих поморил: не
живут они
у него отчего-то, так-таки никогда и не
жили, а псарь он хороший, всем взял.
— Нет, недавно: года четыре. При старом барине мы всё
жили на своих прежних местах, а вот опека переселила. Старый барин
у нас был кроткая душа, смиренник, царство ему небесное! Ну, опека, конечно, справедливо рассудила; видно, уж так пришлось.
Нет, ты
у купца
живи на веру да на страх.
— Да что, Николай Еремеич, — заговорил Куприян, — вот вы теперь главным
у нас конторщиком, точно; спору в том, точно, нету; а ведь и вы под опалой находились, и в мужицкой избе тоже
пожили.
На разъездах, переправах и в других тому подобных местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая народ или вызывая карету, говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж, правда,
у Хвалынского формы довольно старинной; на лакеях ливрея довольно потертая (о том, что она серая с красными выпушками, кажется, едва ли нужно упомянуть); лошади тоже довольно
пожили и послужили на своем веку, но на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль в глаза.
Дома он
у себя никого не принимает и
живет, как слышно, скрягой.
Увы! ничто не прочно на земле. Все, что я вам рассказал о житье-бытье моей доброй помещицы, — дело прошедшее; тишина, господствовавшая в ее доме, нарушена навеки.
У ней теперь, вот уже более года,
живет племянник, художник из Петербурга. Вот как это случилось.
Лет восемь тому назад
проживал у Татьяны Борисовны мальчик лет двенадцати, круглый сирота, сын ее покойного брата, Андрюша.
С того времени прошел год. Беловзоров до сих пор
живет у тетушки и все собирается в Петербург. Он в деревне стал поперек себя толще. Тетка — кто бы мог это подумать — в нем души не чает, а окрестные девицы в него влюбляются…
Жил ты
у великороссийского помещика Гура Крупяникова, учил его детей, Фофу и Зёзю, русской грамоте, географии и истории, терпеливо сносил тяжелые шутки самого Гура, грубые любезности дворецкого, пошлые шалости злых мальчишек, не без горькой улыбки, но и без ропота исполнял прихотливые требования скучающей барыни; зато, бывало, как ты отдыхал, как ты блаженствовал вечером, после ужина, когда отделавшись, наконец, от всех обязанностей и занятий, ты садился перед окном, задумчиво закуривал трубку или с жадностью перелистывал изуродованный и засаленный нумер толстого журнала, занесенный из города землемером, таким же бездомным горемыкою, как ты!
Я узнал только, что он некогда был кучером
у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал целый год и, должно быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал снимать
у соседей бакши, разбогател и
живет теперь припеваючи.
Также никто не мог положительно сказать, чем он
живет; он никаким ремеслом не занимался, ни к кому не ездил, не знался почти ни с кем, а деньги
у него водились; правда, небольшие, но водились.
А госпожа-то
у ней была богатая, старушенция страшная;
жила от меня верстах в пятнадцати.
Что ж вы думаете? ведь узнала барыня Матрену и меня узнала, старая, да жалобу на меня и подай: беглая, дескать, моя девка
у дворянина Каратаева
проживает; да тут же и благодарность, как следует, предъявила.
— «Ну, — говорит он, — Петр Петрович, девка-то
у вас, мы ведь не в Швейцарии
живем… а на Лампурдоса поменяться лошадкой можно; можно, пожалуй, его и так взять».
— Это? Недопюскин, Тихон Иваныч.
У Чертопханова
живет.
— Что Поляков? Потужил, потужил — да и женился на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня любил, да ведь человек молодой — не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему могла быть подруга? А жену он нашел себе хорошую, добрую, и детки
у них есть. Он тут
у соседа в приказчиках
живет: матушка ваша по пачпорту его отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо.
— Можно, — ответил Ермолай с обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте
проживал один крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и старший сын теперь всем орудует. Человек — из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти не успел. Мы
у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу. Братья
у него, слышно, ребята шустрые… а все-таки он им голова.