Он ходил необыкновенно проворно и словно все подпрыгивал на ходу, беспрестанно нагибался, срывал какие-то травки, совал их за пазуху, бормотал себе что-то под нос и все поглядывал на меня и на
мою собаку, да таким пытливым, странным взглядом.
Неточные совпадения
Четверть часа спустя Федя с фонарем проводил меня в сарай. Я бросился на душистое сено,
собака свернулась у ног
моих; Федя пожелал мне доброй ночи, дверь заскрипела и захлопнулась. Я довольно долго не мог заснуть. Корова подошла к двери, шумно дохнула раза два,
собака с достоинством на нее зарычала; свинья прошла мимо, задумчиво хрюкая; лошадь где-то в близости стала жевать сено и фыркать… я, наконец, задремал.
Долго противился я искушению прилечь где-нибудь в тени хоть на мгновение; долго
моя неутомимая
собака продолжала рыскать по кустам, хотя сама, видимо, ничего не ожидала путного от своей лихорадочной деятельности.
Я так думаю, по простому
моему разуму:
собак больше для важности, так сказать, держать следует…
Не успел я ему ответить, не успела
собака моя с благородной важностью донести до меня убитую птицу, как послышались проворные шаги, и человек высокого росту, с усами, вышел из чащи и с недовольным видом остановился передо мной. Я извинился, как мог, назвал себя и предложил ему птицу, застреленную в его владениях.
Они подбежали ко мне, отозвали тотчас
собак, которых особенно поразило появление
моей Дианки, и я подошел к ним.
Мальчики сидели вокруг их; тут же сидели и те две
собаки, которым так было захотелось меня съесть. Они еще долго не могли примириться с
моим присутствием и, сонливо щурясь и косясь на огонь, изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства; сперва рычали, а потом слегка визжали, как бы сожалея о невозможности исполнить свое желание. Всех мальчиков было пять: Федя, Павлуша, Ильюша, Костя и Ваня. (Из их разговоров я узнал их имена и намерен теперь же познакомить с ними читателя.)
Ведь он такой пес,
собака, прости, Господи,
мое прегрешенье, знает, на кого налечь.
В сопровождении
моей продрогшей
собаки взошел я на крылечко, в сени, отворил дверь, но, вместо обыкновенных принадлежностей избы, увидал несколько столов, заваленных бумагами, два красных шкафа, забрызганные чернильницы, оловянные песочницы в пуд весу, длиннейшие перья и прочее.
На одной изображена была легавая
собака с голубым ошейником и надписью: «Вот
моя отрада»; у ног
собаки текла река, а на противоположном берегу реки под сосною сидел заяц непомерной величины, с приподнятым ухом.
Собака моя, нимало не медля, с сверхъестественными усилиями залезла под диван и, по-видимому, нашла там много пыли, потому что расчихалась страшно.
До дому еще было верст восемь;
моя добрая рысистая кобыла бодро бежала по пыльной дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами; усталая
собака, словно привязанная, ни на шаг не отставала от задних колес.
Собака моя наткнулась на выводок.
— Нет, зачем; скажи, что кланяться велел, больше ничего не нужно. А теперь я опять к
моим собакам. Странно! хочу остановить мысль на смерти, и ничего не выходит. Вижу какое-то пятно… и больше ничего.
— Не беспокойтесь, лекарь,
моя собака вас не укусит, — громко отрезал Коля, заметив несколько беспокойный взгляд доктора на Перезвона, ставшего на пороге. Гневная нотка прозвенела в голосе Коли. Слово же «лекарь», вместо доктор, он сказал нарочно и, как сам объявил потом, «для оскорбления сказал».
Неточные совпадения
Судья тоже, который только что был пред
моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит
собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
— Да, это всё может быть верно и остроумно… Лежать, Крак! — крикнул Степан Аркадьич на чесавшуюся и ворочавшую всё сено
собаку, очевидно уверенный в справедливости своей темы и потому спокойно и неторопливо. — Но ты не определил черты между честным и бесчестным трудом. То, что я получаю жалованья больше, чем
мой столоначальник, хотя он лучше меня знает дело, — это бесчестно?
Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого рода чувство кипело тогда в груди
моей: то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как
собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.
— Благодетель! вы все можете сделать. Не закон меня страшит, — я перед законом найду средства, — но то, что непов<инно> я брошен в тюрьму, что я пропаду здесь, как
собака, и что
мое имущество, бумаги, шкатулка… спасите!