Неточные совпадения
— Разбогател. Теперь он мне сто целковых оброка платит, да еще я, пожалуй, накину. Я
уж ему
не раз
говорил: «Откупись, Хорь, эй, откупись!..» А он, бестия, меня уверяет, что нечем; денег, дескать, нету… Да, как бы
не так!..
«
Уж ты, Хорь, у меня его
не трогай», —
говорил Калиныч.
Я начал ее утешать, уверять… я
уж, право,
не знаю, что я такое ей
говорил.
А
уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои;
говорит, рука просто как каменная,
не ворочается…
—
Говорил, что, дескать, к Тютюреву вечером заедет и вас будет ждать. Нужно, дескать, мне с Васильем Николаичем об одном деле переговорить, а о каком деле —
не сказывал:
уж Василий Николаич,
говорит, знает.
— Эка!
не знает небось? я об Татьяне
говорю. Побойтесь Бога, — за что мстите? Стыдитесь: вы человек женатый, дети у вас с меня
уже ростом, а я
не что другое… я жениться хочу, я по чести поступаю.
Лет восемь тому назад он на каждом шагу
говорил: «Мое вам почитание, покорнейше благодарствую», и тогдашние его покровители всякий раз помирали со смеху и заставляли его повторять «мое почитание»; потом он стал употреблять довольно сложное выражение: «Нет,
уж это вы того, кескесэ, — это вышло выходит», и с тем же блистательным успехом; года два спустя придумал новую прибаутку: «
Не ву горяче па, человек Божий, обшит бараньей кожей» и т. д.
«А Моргачонок в отца вышел», —
уже и теперь
говорят о нем вполголоса старики, сидя на завалинках и толкуя меж собой в летние вечера; и все понимают, что это значит, и
уже не прибавляют ни слова.
— Ну, брат, потешил! — кричал Обалдуй,
не выпуская изнеможенного рядчика из своих объятий, — потешил, нечего сказать! Выиграл, брат, выиграл! Поздравляю — осьмуха твоя! Яшке до тебя далеко…
Уж я тебе
говорю: далеко… А ты мне верь! (И он снова прижал рядчика к своей груди.)
Был у меня щенок от нее, отличный щенок, и в Москву везти хотел, да приятель выпросил вместе с ружьем;
говорит: в Москве тебе, брат, будет
не до того; там
уж пойдет совсем, брат, другое.
«Да
уж это, —
говорю я, —
не твое дело…» Однако я таки ее увез…
не в этот раз, а в другой: ночью, на телеге приехал — и увез.
—
Не забывайте меня, Виктор Александрыч, — продолжала она умоляющим голосом. —
Уж, кажется, я на что вас любила, все, кажется, для вас… Вы
говорите, отца мне слушаться, Виктор Александрыч… Да как же мне отца-то слушаться…
С другой стороны, я
уже давно замечал, что почти все мои соседи, молодые и старые, запуганные сначала моей ученостию, заграничной поездкой и прочими удобствами моего воспитания,
не только успели совершенно ко мне привыкнуть, но даже начали обращаться со мной
не то грубовато,
не то с кондачка,
не дослушивали моих рассуждений и,
говоря со мной,
уже «слово-ерика» более
не употребляли.
«Ну, потешник, — проговорил он наконец сквозь слезы, — ведь экую штуку выкинул… а! каков?» — и до самого отъезда он
не переставал глумиться надо мною, изредка поталкивая меня локтем под бок и
говоря мне
уже «ты».
С того самого дня они
уже более
не расставались. (Деревня Бесселендеевка отстояла всего на восемь верст от Бессонова.) Неограниченная благодарность Недопюскина скоро перешла в подобострастное благоговение. Слабый, мягкий и
не совсем чистый Тихон склонялся во прах перед безбоязненным и бескорыстным Пантелеем. «Легкое ли дело! — думал он иногда про себя, — с губернатором
говорит, прямо в глаза ему смотрит… вот те Христос, так и смотрит!»
А для тебя, Порфирий, одна инструкция: как только ты, чего Боже оборони, завидишь в окрестностях казака, так сию же секунду, ни слова
не говоря, беги и неси мне ружье, а я
уж буду знать, как мне поступить!
Уже не ожесточение испытывал он, а ту особенную одеревенелость чувства, которая,
говорят, овладевает человеком перед совершением преступления.
В коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что государство наше преизобилует предметами замечательными,
не говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы не случилось что-то в бричке его, требующее руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я
уж не помню твоих глупых счетов.
Говори, сколько там?
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович
уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
«На что,
говорит, тебе муж? он
уж тебе
не годится».
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то
уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет
уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и
уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно
говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это
уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого
говорят.