— Благодарствуйте, что сдержали слово, — начала она, — погостите у меня: здесь, право, недурно. Я вас познакомлю с моей сестрою, она хорошо играет на фортепьяно. Вам, мсьё Базаров, это все равно; но вы, мсьё Кирсанов, кажется, любите музыку; кроме сестры, у меня живет старушка тетка, да сосед один иногда наезжает в карты играть:
вот и все наше общество. А теперь сядем.
Неточные совпадения
— Да, — процедил сквозь зубы Николай Петрович. — Подбивают их,
вот что беда; ну,
и настоящего старания
все еще нету. Сбрую портят. Пахали, впрочем, ничего. Перемелется — мука будет. Да разве тебя теперь хозяйство занимает?
— Да,
вот что! По старой, значит, памяти. Пленять-то здесь, жаль, некого. Я
все смотрел: этакие у него удивительные воротнички, точно каменные,
и подбородок так аккуратно выбрит. Аркадий Николаич, ведь это смешно?
—
Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой рассказ, — как несправедливо ты судишь о дяде! Я уже не говорю о том, что он не раз выручал отца из беды, отдавал ему
все свои деньги, — имение, ты, может быть, не знаешь, у них не разделено, — но он всякому рад помочь
и, между прочим, всегда вступается за крестьян; правда, говоря с ними, он морщится
и нюхает одеколон…
— Так
вот как! — промолвил он странно спокойным голосом. — Нигилизм
всему горю помочь должен,
и вы, вы наши избавители
и герои. Но за что же вы других-то, хоть бы тех же обличителей, честите? Не так же ли вы болтаете, как
и все?
— Браво! браво! Слушай, Аркадий…
вот как должны современные молодые люди выражаться!
И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать:
все на свете вздор! —
и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались.
И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
—
Вот и изменило вам хваленое чувство собственного достоинства, — флегматически заметил Базаров, между тем как Аркадий
весь вспыхнул
и засверкал глазами. — Спор наш зашел слишком далеко… Кажется, лучше его прекратить. А я тогда буду готов согласиться с вами, — прибавил он вставая, — когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного
и беспощадного отрицания.
—
Все такие мелкие интересы,
вот что ужасно! Прежде я по зимам жила в Москве… но теперь там обитает мой благоверный, мсьё Кукшин. Да
и Москва теперь… уж я не знаю — тоже уж не то. Я думаю съездить за границу; я в прошлом году уже совсем было собралась.
— Да, эта смугленькая. Это
вот свежо,
и нетронуто,
и пугливо,
и молчаливо,
и все что хочешь.
Вот кем можно заняться. Из этой еще что вздумаешь, то
и сделаешь; а та — тертый калач.
Ты мне теперь не поверишь, но я тебе говорю: мы
вот с тобой попали в женское общество,
и нам было приятно; но бросить подобное общество —
все равно что в жаркий день холодною водой окатиться.
— Ну да, конечно, это
все в натуре вещей, — промолвил Василий Иваныч, — только лучше уж в комнату пойдем. С Евгением
вот гость приехал. Извините, — прибавил он, обращаясь к Аркадию,
и шаркнул слегка ногой, — вы понимаете, женская слабость; ну,
и сердце матери…
Когда же Базаров, после неоднократных обещаний вернуться никак не позже месяца, вырвался наконец из удерживавших его объятий
и сел в тарантас; когда лошади тронулись,
и колокольчик зазвенел,
и колеса завертелись, —
и вот уже глядеть вслед было незачем,
и пыль улеглась,
и Тимофеич,
весь сгорбленный
и шатаясь на ходу, поплелся назад в свою каморку; когда старички остались одни в своем, тоже как будто внезапно съежившемся
и подряхлевшем доме, — Василий Иванович, еще за несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на стул
и уронил голову на грудь.
— Как чем? Да
вот я теперь, молодая,
все могу сделать —
и пойду,
и приду,
и принесу,
и никого мне просить не нужно… Чего лучше?
—
Вот неожиданно! Какими судьбами! — твердил он, суетясь по комнате, как человек, который
и сам воображает
и желает показать, что радуется. — Ведь у нас
все в доме благополучно,
все здоровы, не правда ли?
Ну-с,
вот я
и отправился к «отцам», — так заключил Базаров, —
и на дороге завернул сюда… чтобы
все это передать, сказал бы я, если б я не почитал бесполезную ложь — глупостью.
— Ты нас покидаешь, ты нас покидаешь, милый брат, — начал он, — конечно, ненадолго; но
все же я не могу не выразить тебе, что я… что мы… сколь я… сколь мы…
Вот в том-то
и беда, что мы не умеем говорить спичи! Аркадий, скажи ты.
— Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и
вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А
все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас».
Вот тебе
и сейчас!
Вот тебе ничего
и не узнали! А
все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви
всем, чтоб знали: что
вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что
и на свете еще не было, что может
все сделать,
все,
все,
все!
Запиши
всех, кто только ходил бить челом на меня,
и вот этих больше
всего писак, писак, которые закручивали им просьбы.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в то же время говорит про себя.)А
вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену.
Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите
всем там вельможам разным: сенаторам
и адмиралам, что
вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй. Так
и скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.