Неточные совпадения
— Так
как же, Аркадий, — заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну, — сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть
хотите?
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших,
хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так
как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых —
захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который,
как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
Он жил,
как уже сказано, на одной квартире с братом, которого любил искренно,
хотя нисколько на него не походил.
Предчувствуя неизбежную разлуку, он
хотел, по крайней мере, остаться ее другом,
как будто дружба с такою женщиной была возможна…
Хозяйственные дрязги наводили на него тоску; притом ему постоянно казалось, что Николай Петрович, несмотря на все свое рвение и трудолюбие, не так принимается за дело,
как бы следовало;
хотя указать, в чем собственно ошибается Николай Петрович, он не сумел бы.
Захотел ли он скрыть от самых стен, что у него происходило на лице, по другой ли
какой причине, только он встал, отстегнул тяжелые занавески окон и опять бросился на диван.
— Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки,
как вы изволите выражаться. Я
хочу только сказать, что аристократизм — принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
— Нет, нет! — воскликнул с внезапным порывом Павел Петрович, — я не
хочу верить, что вы, господа, точно знаете русский народ, что вы представители его потребностей, его стремлений! Нет, русский народ не такой,
каким вы его воображаете. Он свято чтит предания, он — патриархальный, он не может жить без веры…
— Ты уже чересчур благодушен и скромен, — возразил Павел Петрович, — я, напротив, уверен, что мы с тобой гораздо правее этих господчиков,
хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым языком, vieilli, [Старомодно (фр.).] и не имеем той дерзкой самонадеянности… И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: «
Какого вина вы
хотите, красного или белого?» — «Я имею привычку предпочитать красное!» — отвечает он басом и с таким важным лицом,
как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье…
Он встретил ее на лестнице квартиры, в которой он жил, и, нечаянно толкнув ее, обернулся,
хотел извиниться и только мог пробормотать: «Pardon, monsieur», [Извините, сударь (фр.).] а она наклонила голову, усмехнулась и вдруг
как будто испугалась и побежала, а на повороте лестницы быстро взглянула на него, приняла серьезный вид и покраснела.
Она говорила и двигалась очень развязно и в то же время неловко: она, очевидно, сама себя считала за добродушное и простое существо, и между тем что бы она ни делала, вам постоянно казалось, что она именно это-то и не
хотела сделать; все у ней выходило,
как дети говорят, — нарочно, то есть не просто, не естественно.
Она, я уверена, и не слыхивала об эмбриологии, а в наше время —
как вы
хотите без этого?
— Экой ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве ты не знаешь, что на нашем наречии и для нашего брата «неладно» значит «ладно»? Пожива есть, значит. Не сам ли ты сегодня говорил, что она странно вышла замуж,
хотя, по мнению моему, выйти за богатого старика — дело ничуть не странное, а, напротив, благоразумное. Я городским толкам не верю; но люблю думать,
как говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
Катя неохотно приблизилась к фортепьяно; и Аркадий,
хотя точно любил музыку, неохотно пошел за ней: ему казалось, что Одинцова его отсылает, а у него на сердце,
как у всякого молодого человека в его годы, уже накипало какое-то смутное и томительное ощущение, похожее на предчувствие любви. Катя подняла крышку фортепьяно и, не глядя на Аркадия, промолвила вполголоса...
Как все женщины, которым не удалось полюбить, она
хотела чего-то, сама не зная, чего именно.
Покойного Одинцова она едва выносила (она вышла за него по расчету,
хотя она, вероятно, не согласилась бы сделаться его женой, если б она не считала его за доброго человека) и получила тайное отвращение ко всем мужчинам, которых представляла себе не иначе
как неопрятными, тяжелыми и вялыми, бессильно докучливыми существами.
Базаров шел сзади ее, самоуверенно и небрежно,
как всегда, но выражение его лица,
хотя веселое и даже ласковое, не понравилось Аркадию.
А между тем Базаров не совсем ошибался. Он поразил воображение Одинцовой; он занимал ее, она много о нем думала. В его отсутствие она не скучала, не ждала его; но его появление тотчас ее оживляло; она охотно оставалась с ним наедине и охотно с ним разговаривала, даже тогда, когда он ее сердил или оскорблял ее вкус, ее изящные привычки. Она
как будто
хотела и его испытать, и себя изведать.
— А помните: вы меня уверяли, что книга не может заменить… я забыла,
как вы выразились, но вы знаете, что я
хочу сказать… помните?
— Послушайте, я давно
хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, — вам это самим известно, — что вы человек не из числа обыкновенных; вы еще молоды — вся жизнь перед вами. К чему вы себя готовите?
какая будущность ожидает вас? я
хочу сказать —
какой цели вы
хотите достигнуть, куда вы идете, что у вас на душе? словом, кто вы, что вы?
— Лазаря петь! — повторил Василий Иванович. — Ты, Евгений, не думай, что я
хочу, так сказать, разжалобить гостя: вот, мол, мы в
каком захолустье живем. Я, напротив, того мнения, что для человека мыслящего нет захолустья. По крайней мере, я стараюсь, по возможности, не зарасти,
как говорится, мохом, не отстать от века.
—
Как же это так? Ведь ты доктором
хочешь быть?
Обед,
хотя наскоро сготовленный, вышел очень хороший, даже обильный; только вино немного,
как говорится, подгуляло: почти черный херес, купленный Тимофеичем в городе у знакомого купца, отзывался не то медью, не то канифолью; и мухи тоже мешали.
— Вы
хотите знать,
как мы встретились?
— Ничего, матушка, не беспокойся. Ему хорошо. Господи, помилуй нас грешных, — продолжал он вполголоса свою молитву. Василий Иванович пожалел свою старушку; он не
захотел сказать ей на ночь,
какое горе ее ожидало.
Он, что сокол:
захотел — прилетел,
захотел — улетел; а мы с тобой,
как опенки на дупле, сидим рядком и ни с места.
— То есть вы
хотите сказать, если я только вас понял, что
какое бы ни было ваше теоретическое воззрение на дуэль, на практике вы бы не позволили оскорбить себя, не потребовав удовлетворения?
— Послушайте, — промолвил Павел Петрович и подергал свои усы, — я давно
хотел у вас спросить: вы
как будто меня боитесь?
— Все это прекрасно, — продолжал он, — но люди в вашем положении, я
хочу сказать, с вашим состоянием, редко владеют этим даром; до них,
как до царей, истине трудно дойти.
«Уж не несчастье ли
какое у нас дома?» — подумал Аркадий и, торопливо взбежав по лестнице, разом отворил дверь. Вид Базарова тотчас его успокоил,
хотя более опытный глаз, вероятно, открыл бы в энергической по-прежнему, но осунувшейся фигуре нежданного гостя признаки внутреннего волнения. С пыльною шинелью на плечах, с картузом на голове, сидел он на оконнице; он не поднялся и тогда, когда Аркадий бросился с шумными восклицаниями к нему на шею.
— Он с Катей совсем
как брат, — промолвила Анна Сергеевна, — и это мне в нем нравится,
хотя, может быть, мне бы и не следовало позволять такую близость между ними.
— Да я полагаю, — ответил Базаров тоже со смехом,
хотя ему вовсе не было весело и нисколько не хотелось смеяться, так же
как и ей, — я полагаю, следует благословить молодых людей. Партия во всех отношениях хорошая; состояние у Кирсанова изрядное, он один сын у отца, да и отец добрый малый, прекословить не будет.
Базаров раз даже вырвал зуб у заезжего разносчика с красным товаром, и,
хотя этот зуб принадлежал к числу обыкновенных, однако Василий Иванович сохранил его
как редкость и, показывая его отцу Алексею, беспрестанно повторял...
— Великодушная! — шепнул он. — Ох,
как близко, и
какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте! Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока время. Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта —
как бы умереть прилично,
хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.
В свежем шелковом платье, с широкою бархатною наколкой на волосах, с золотою цепочкой на шее, она сидела почтительно-неподвижно, почтительно к самой себе, ко всему, что ее окружало, и так улыбалась,
как будто
хотела сказать: «Вы меня извините, я не виновата».