Неточные совпадения
— Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой рассказ, — как несправедливо ты судишь о дяде! Я
уже не говорю о том, что он
не раз выручал отца из беды, отдавал ему все свои деньги, — имение, ты, может быть,
не знаешь, у них
не разделено, — но он всякому рад помочь и, между прочим, всегда вступается за крестьян; правда,
говоря с ними, он морщится и нюхает одеколон…
О Фенечке, которой тогда минул
уже семнадцатый год, никто
не говорил, и редкий ее видел: она жила тихонько, скромненько, и только по воскресеньям Николай Петрович замечал в приходской церкви, где-нибудь в сторонке, тонкий профиль ее беленького лица.
Наступили лучшие дни в году — первые дни июня. Погода стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии успели
уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три,
не гулять — он прогулок без цели терпеть
не мог, — а собирать травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя
говорил больше своего товарища.
Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную
уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго
не представлялся. Базаров вообще
говорил мало в присутствии «старичков Кирсановых» (так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя
не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
— Я
уже говорил вам, дядюшка, что мы
не признаём авторитетов, — вмешался Аркадий.
Садясь в тарантас к Базарову, Аркадий крепко стиснул ему руку и долго ничего
не говорил. Казалось, Базаров понял и оценил и это пожатие, и это молчание. Предшествовавшую ночь он всю
не спал и
не курил и почти ничего
не ел
уже несколько дней. Сумрачно и резко выдавался его похудалый профиль из-под нахлобученной фуражки.
— Я ни на что
не намекаю, я прямо
говорю, что мы оба с тобою очень глупо себя вели. Что тут толковать! Но я
уже в клинике заметил: кто злится на свою боль — тот непременно ее победит.
— Я
уже не говорю о том, что я, например,
не без чувствительных для себя пожертвований, посадил мужиков на оброк и отдал им свою землю исполу. [«Отдать землю исполу» — отдавать землю в аренду за половину урожая.] Я считал это своим долгом, самое благоразумие в этом случае повелевает, хотя другие владельцы даже
не помышляют об этом: я
говорю о науках, об образовании.
— А то здесь другой доктор приезжает к больному, — продолжал с каким-то отчаяньем Василий Иванович, — а больной
уже ad patres; [Отправился к праотцам (лат.).] человек и
не пускает доктора,
говорит: теперь больше
не надо. Тот этого
не ожидал, сконфузился и спрашивает: «Что, барин перед смертью икал?» — «Икали-с». — «И много икал?» — «Много». — «А, ну — это хорошо», — да и верть назад. Ха-ха-ха!
— Вы меня совершенно осчастливили, — промолвил он,
не переставая улыбаться, — я должен вам сказать, что я… боготворю моего сына; о моей старухе я
уже не говорю: известно — мать!
— В кои-то веки разик можно, — пробормотал старик. — Впрочем, я вас, господа, отыскал
не с тем, чтобы
говорить вам комплименты; но с тем, чтобы, во-первых, доложить вам, что мы скоро обедать будем; а во-вторых, мне хотелось предварить тебя, Евгений… Ты умный человек, ты знаешь людей, и женщин знаешь, и, следовательно, извинишь… Твоя матушка молебен отслужить хотела по случаю твоего приезда. Ты
не воображай, что я зову тебя присутствовать на этом молебне:
уж он кончен; но отец Алексей…
Он промучился до утра, но
не прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним на следующий день, на его вопрос: «Зачем он
не послал за ним?» — отвечал, весь еще бледный, но
уже тщательно расчесанный и выбритый: «Ведь вы, помнится, сами
говорили, что
не верите в медицину?» Так проходили дни.
— Я
уже не говорю о себе; но это будет в высшей степени невежливо перед Анной Сергеевной, которая непременно пожелает тебя видеть.
— Вы думаете? — промолвила она. — Что ж? я
не вижу препятствий… Я рада за Катю… и за Аркадия Николаича. Разумеется, я подожду ответа отца. Я его самого к нему пошлю. Но вот и выходит, что я была права вчера, когда я
говорила вам, что мы оба
уже старые люди… Как это я ничего
не видала? Это меня удивляет!
«Енюшенька!» — бывало скажет она, — а тот еще
не успеет оглянуться, как
уж она перебирает шнурками ридикюля и лепечет: «Ничего, ничего, я так», — а потом отправится к Василию Ивановичу и
говорит ему, подперши щеку: «Как бы, голубчик, узнать: чего Енюша желает сегодня к обеду, щей или борщу?
— Эх, Анна Сергеевна, станемте
говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор
не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде
не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма
уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
В коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что государство наше преизобилует предметами замечательными,
не говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы не случилось что-то в бричке его, требующее руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я
уж не помню твоих глупых счетов.
Говори, сколько там?
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович
уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
«На что,
говорит, тебе муж? он
уж тебе
не годится».
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то
уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет
уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и
уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно
говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это
уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого
говорят.